Александр Матюхин, Мария Синенко - Грязь

Калькутта воняла.

Не в привычном понимании, хотя миазмов сточных вод и разложения тут хватало с лихвой. Она пахла страданиями, болезнями, нищетой.

Марк улавливал запахи с особым удовольствием. Ради этого и приехал, собственно, окунуться и насладиться, оторваться от чистого мира цивилизации. В грязь.

Когда на работе кинули клич о командировке в Индию, Марк вызвался первым. Опыта хватало, задачи удачно ложились в его KPI, поэтому у начальства возражений не было. Теперь он здесь – каждую минуту свободного времени тратит на прогулки по узким улочкам, трущобам, заглядывает в неприметные и неприглядные уголки той самой жизни, о которой вряд ли пишут в туристических буклетах.

О, как же Калькутта воняла.

За первую неделю строгий костюм Марка насквозь пропитался ароматом гугни, роллов, пав бхаджи, а ещё блевотиной, испражнениями животных, канализацией. Кожа как будто тоже впитывала запахи. Они проникали в поры, под прикрытые веки, оседали на трещинках губ.

Марк специально не переодевался. Хотел, чтобы запахи остались с ним как можно дольше после возвращения. Подарок на память, в сто раз лучший, чем сладости или специи.

Он покажет костюм бабушке, а она попросит поносить, обязательно попросит. Как только выйдет из больницы.

В мире чистоты, среди ухоженных дам, выбритых мужчин, фитнеса, здоровой пищи, подстриженных газонов, среди людей, которые убирают дерьмо за собачками в специальные пакетики, не мусорят, принимают душ два раза в день и никогда не выходят из квартиры, не посмотрев в зеркало, так вот в этом мире быть грязным – значит быть искренним.

Тело. Душа. Разум. Их нельзя обманывать, иначе станешь предателем самого себя. Так говорила бабушка, и это Марк впитал вместо молока матери.

В перерывах между собраниями по работе, когда приходилось быть чистым и ухоженным, Марк переодевался в грязное и бродил без цели по районам города. Задерживался у тележек уличных торгашей, перебрасывался редкими фразами с бродягами и бедняками. Медленно пробирался сквозь духоту и нищету, куда не сунется ни один уважающий себя бизнесмен из Москвы. Он ощущал себя пережёванной едой, которую толкают судороги по узкому и влажному кишечнику. Подчинился рефлексам. Ведь нет ничего на свете более естественного, чем рефлексы.

В одном местечке долго смотрел на падшую корову, подпирающую стену дома. Живот у коровы раздулся, вокруг летали мухи и бегали детишки с короткими палками. Марку хотелось отобрать палку, ткнуть в коровий живот и посмотреть, что произойдёт.

Потом он свернул от галдежа, шума автомобилей, углубился под тени растянутых между домами тентов.

Улочка заканчивалась тупиком. Там примостилась семья нищих – нередкое явление для Калькутты. В окружении тряпичных мешков с нехитрым скарбом, на грязном картоне, расстеленном прямо на земле. Трое мальчиков-подростков с хмурыми лицами сидели за спиной изможденной женщины. У той на руках лежало нечто с перекрученными конечностями, выпученными глазами, пеной у рта. Марк заинтересовался. Это получше коровы. Настоящее, нескрываемое уродство.

Нечто, бывшее, видимо, больным ребенком, шевелило ручками, растопыривало редкие изломанные пальцы. Живое.

Марк затаился в тени под тентом, наблюдая. Нищенка вела себя странно – запрокинув голову и закрыв глаза, бормотала в небо тарабарщину, слишком дикую даже для языка, который Марк слышал вокруг в последние дни. Переводчик от компании, который лежал сейчас под кондиционером в номере, мертвецки пьяный, вряд ли бы понял, что говорит эта грязная женщина.

Внезапный порыв ветра заставил Марка заморгать, защищаясь от пыли. Он прикрыл лицо руками, а потом вдруг увидел, что возле нищенки стоит человек в костюме.

Откуда он взялся? Отсюда было видно, что у него длинные темные волосы, а ещё все пальцы в перстнях. Местный богатей? В левой руке он держал потрепанный кожаный саквояж серого цвета.

Человек и нищенка не видели Марка, и он отодвинулся глубже в тень. На всякий случай, лучше не привлекать внимания.