Александр Телегин - Генка с Шанхая

Ещё недавно у Генки1 было всё: семья, дом, открытая женой на его имя частная швейная мастерская, работа на государство и надёжный заработок. Однако больше семьи, частной собственности и государства Генка любил водку.

От этой любви сначала пострадала его внешность: уже к сорока годам красивое и гладкое в молодости лицо сморщилось, щёки обвисли, под глазами набрякли мешки, волосы поредели и спутались, на голове обозначились залысины, походка стала нетвёрдой, с заметной косолапиной для большей опоры о грешную землю.

Потом его выгнали с одной, другой, третьей работы, он перестал заниматься захиревшим домашним хозяйством, его стали стыдиться дети, и, наконец, Генка осточертел жене, которая по очень скромной цене купила ему на другом краю села квартиру и вытурила в свободное путешествие по ухабам превратной жизни одинокого алкоголика.

Новое Генкино жилище находилось в щитовом четырёхквартирном доме на улице с забытым официальным названием, и известной всем как Шанхай. Дом, списанный с баланса ныне разорившегося совхоза ровно тридцать лет назад, был страшным, чёрным как труп, а единственным, что как-то его украшало, была вознёсшаяся над его крышей огромная берёза, нежно-зелёная весной и ослепительно-золотая осенью. Справа и слева от него стояли два таких же дома-инвалида, а в проулках между ними сочно зеленела гусиная травка.

В соседней квартире жила пожилая женщина Татьяна Егоровна, заработавшая на совхозных фермах гипертонию, артрит и двадцать тысяч рублей пенсии, а в двух других квартирах никто не жил, потому что в одной был пожар, а из другой жильцы убежали из-за собачьего холода.

Генка до пенсионного возраста не добрался и, чтобы не умереть с голоду, нанялся к предпринимателю Денису Ивановичу Цицеронову – бывшему однокашнику и школьному комсоргу – разгружать товары и убирать территорию вокруг его магазинов за продукты и очень небольшие деньги, которые обычно расходовались на спиртное – чаще всего на дешёвый самогон, который Генка покупал у него же.

В селе многие, в первую очередь женщины, не любили Генку и называли поганцем за развязное поведение и приставучесть, когда он бывал пьян. Но были и жители, знавшие, что Генка никогда не откажет в помощи, и у них заслужил он имя Генушка, которое помимо пренебрежения, содержало некоторую симпатию к нему.

Но вернёмся назад – в прошлое тысячелетие, когда Генка крепко дружил со своим одноклассником Костей Райсом, или просто Костяном. До возвращения из армии дружба их была на добрую зависть всем, для них приятна, для здоровья не вредна; щёки у обоих были румяны, походки тверды, а Генушка даже успел жениться – на два года раньше приятеля.

В первый раз они нарезались в тот день, когда Генке исполнился двадцать один год – дата не круглая и не выпавшая на выходной. Именинник решил не собирать застолья, а отметить её наедине с лучшим другом, то есть, с Костяном. Уже уютно устроилась в матерчатой сумке бутылка «Пшеничной», окружённая булкой белого хлеба и огурцами с помидорами из мамкиного огорода, уже вернулся в гараж из рейса Костян – ничто не мешало хорошо посидеть, по-настоящему поговорить, словить кайф, но друг его огорошил:

– Ген, я сегодня не могу. Отец велел прийти чинить трубу в ванной.

– Да как же? Я за пузырём сорок километров cгонял2 на молоковозе, и на тебе…

– Давай в следующий раз. Отец у меня сам знаешь какой. Опять же соседям воду отключили…

– В следующий раз у меня день рождения только через год, – разочарованно сказал Генка. – Знаешь что! Давай я тебе помогу, а потом заодно и день рождения отметим, и трубу обмоем.

Так порешили и так сделали! Славно посидели. И отец Костяна – главный экономист тогда ещё живого совхоза – с удовольствием с ними выпил. Но бутылки на троих ему не хватило, и он достал ещё две у своей престарелой тёти Цецилии, жившей неподалёку. В результате в новый двадцать второй год своей жизни Генушка вполз на четвереньках и переночевал в совхозном саду под ранеткой, потому что ночью перед глазами закружился такой бардальеро, что сквозь него он совершенно не мог рассмотреть, в какой стороне его дом.