Фаргат Закиров - Фолиант

Двое мужиков суровой наружности продирались сквозь густой валежник. Лица их покрыла многодневная щетина, щеки впали. Огромные старомодные рюкзаки на спинах были многократно заплатаны. Оба обуты в болотные сапоги, одеты в старенькие засаленные камуфляжные куртки. На руках брезентовые рукавицы, на головах вязаные шапки.

Они шли не торопливо, то и дело, останавливаясь на перекур. Коренастый доставал из кармана штанов оранжевую аптечку с папиросами, открывал и протягивал второму, долговязому. Тот сплевывал на землю сквозь желтые прокуренные зубы, вытирал грязным рукавом потное лицо и брал затем папиросу.

Кислый табак, отсыревший к тому же, давал едкий белый дым, от которого оба кашляли взахлеб и плевались, но продолжали курить.

– Долго еще топать-то до твоей избушки? – Спрашивал долговязый пряча глаза.

– К ночи дойдем, кажись, – не сразу отвечал коренастый. Он вставал с бревна, на которое они оба присели перекурить, всматривался в окружающую их чащу.

– Пошли! – наконец произносил он хрипло и, не дожидаясь товарища, вскидывал рюкзак на спину, шел дальше.

Долговязый сделав еще пару быстрых затяжек, бросал окурок на землю, и затаптывал его, не переставая при этом кашлять. Затем брал свой рюкзак и отправлялся догонять коренастого.

– Говоришь, значит, померла та бабка-то? Снова спрашивал он, догнав провожатого.

– Должна. Нехотя отвечал тот в десятый раз.

– Это хорошо. Лишь бы фолиантик сохранился, – отзывался долговязый расплываясь в желтозубой улыбке.

– Сохранился! – упрямо твердил коренастый и прибавлял шагу.

– Никак снова дождь собирается? – снова заводил через минуту разговор долговязый.

Его товарищ, ничего не ответив, плевался и, кряхтя, переваливался с трудом через огромный ствол поваленного дерева.

Заморосил мелкий дождь. Земля под ногами начала снова хлюпать. Сырость пробирала до костей, бросая обоих в озноб.

Наконец они вышли на обширную лесную поляну, густо поросшую высокой травой. В середине ее стояла ветхая изба. Бревна почернели, сруб покосился. Но к неудовольствию обоих путников, в единственном окошке тускло горел свет, а из трубы валил белый, плотный дым.

– Как же, померла! Смотри-ка, свет горит в избе, печь топится! – сказал долговязый, указывая рукой в сторону избы.

– Ну, померла, я тебе говорю! Не могла старуха одна здесь столько прожить! Я ж говорю тебе, пацаном еще был, когда с батей тут заблудились, а ей уж тогда было под девяносто лет! – прохрипел коренастый и громко высморкался в рукавицу.

Долговязый почесал кадык, раздумывая. Затем снова спросил:

– Ну, а кто тогда, по-твоему, там сейчас? – он снова указал на избу.

– Не знаю, – досадливо ответил его товарищ, – может охотники приблудились?

– Ну, что, пойдем? – снова нетерпеливо указал на избу долговязый.

Коренастый с неудовольствием посмотрел исподлобья на товарища.

– Ты погоди гнать коней. Сперва давай порешаем, как быть, и что говорить. В случае чего… – Глухо произнес коренастый, и взялся за ствол ружья.

– Порешать их хочешь, Эдик? – выпучив глаза, зашипел долговязый.

Наконец мы узнали имя одного из путников.

Он помолчал секунду-другую, затем, подняв глаза, ответил:

– Не гони, говорю, вперед времени, Коля! Думаю до того не дойдет. Вряд ли они знают что про фолиант. А если знают… – Тот помолчал еще, – А если знают, будем действовать по обстоятельствам!

Эдуард взвалил рюкзак на плечо, взял ружье и уверенно направился к избе. Николай последовал за ним.

Дверь избы внезапно отворилась. Мужики быстро пригнулись и стали наблюдать сквозь высокую траву. В сенях замельтешил огонек, после чего в проеме входной двери появилось лицо подсвеченное пламенем свечи. Это была старуха.

– Подите-ка в хату – громко донесся ее голос, – дождь ужо моросит.

У Эдуарда на голове волосы зашевелились. Он никак не ожидал увидеть здесь старуху.

– Это она! – прошипел он, выпучивая глаза на товарища.

Коля встал во весь рост и широко улыбнулся, обнажая свои желтые зубы. Он громко поздоровался.