← К описанию

Alexsundra Riamon - Fatum n-цатая версия. Venit summa dies et ineluctabile fatum. Часть I



Песнь первая.

(Антивещество и сверхвещество. Красота спасёт мир?!)

Какая редкая удача увидеть подобное животное – Сиглави! – да ещё такого бесценного для породы окраса, – чёрный, без единой белой отметины. На вороной голове голубыми бериллами светились ясные очи…

Зелёный луг и трава на нём – в каждом пучке букет – цветочно-душистая и беременная от росы. И по этому лугу, чуть в стороне от взбодрённого свежестью утра табуна, гуляет и резвится наипрекраснейшее из существ, которых только смогла сотворить власть жизни на земле, применив алхимию соединения сахара и океанической соли.

Гемма – плоть, свитая из жил и сухожилий, стягивающих игру мышц, которые каньонами разделяют части тела. Острота лезвий ушей, торчащих над сухой лёгкой головой, ранит зрение. Гемма – ворон одел тебя в свои перья, и ты летишь над землёй, творение кипящей Крови, почти не касаясь её ногами. Гемма – в тебе столько силы, молодой лихости и нигилизма. Страсть! Ты весь – меч, на острие которого жизнь и смерть обнялись в восхищении перед мгновением красоты, которую одна породила, а другой придётся уничтожить. (Звучитмузыка «For Those Who Have Died (Bonus)» Cradle of Filth)

*****

Крикнула сорока. Табун насторожился. Жеребчик остановился, дерзко развернул ноздри в сторону вестницы опасности. И вторя предательнице птице, тишину идиллии нарушил потусторонний рык, подобный раскату грома, совсем бабахнувшему в трёх метрах от Геммы. Табун сорвался с места в едином порыве ужаса. Всё тело Геммы передёрнулось. Он инстинктивно отпрыгнул в бок, но ноги его ослабели, подкосились, и он грохнулся на землю, поднимая клубы выдернутой травы и комья земли. А когда поднялся, то ноги его не захотели бежать. Они словно приросли к земле, оцепенев. По глянцевой мокрой шкуре жеребчика протекла нервная дрожь. И тогда он заржал и совсем как это делал вождь, уводящий сейчас обезумевший табун в недосягаемую даль, с трудом отступил несколько шагов назад и опустил голову, глядя исподлобья. Сердце Геммы впервые познало страх такого зашкаливающего масштаба и всё, что он мог сделать сейчас, так это пройти сквозь этот страх. Ему бросили вызов, и он мог только принять его. И…

Заросли дрогнули! Из них, чудовищно стремительным, красно-смазанным пятном вылетела смерть! «Всё это слишком прекрасно, а потому не стоит прозы жизни…» – произнесла она, глухо рыкнув от усилия мощного прыжка.

Хищник давно наблюдал из укрытия за зазнавшимся юным жеребчиком. Подведённые чёрными стрелками хризолитовые глаза, цинично отмечали неотрывным взглядом каждое движение Геммы, позволяя ему «попрыгать» напоследок. Ведь он никуда не сможет деться от хищника!250 килограммов мышц, сплетающих сухожилиями пружину скелета в одну слаженную систему, не даром даны тигру! Каждая клеточка его тела создана для ювелирной работы, название которой – убийство!

Ужас смешался в глазах жеребца с удивлением, и мысль о спасении совсем забыла дорогу в его сердце. «Ласковая смерть»! Одним ударом плеча о плечо Бурея свалила Гемму с ног и обняла всего пушистым капканом, жестоко целуя в неистовстве его храп, поглощая его крик и дыхание, переходящий в мучительный стон, сворачивая шею. А потом, когда дрожащая агония в последний раз приподняла все волоски на теле Геммы; и ноги его шваркнули по траве, унося душу жеребца в лошадиный рай, Бурея отпустила жертву. И, изредка приостанавливаясь, чтобы перевести дух, стала нежно целовать мёртвые глаза, в которых застыло недоумение; и окровавленные ноздри, ещё хранящие жар дыхания жизни. Теперь она встала. Словно не веря в то, что сотворила с Геммой, Бурея тронула мягкой лапой плечо жеребца. Конь не шелохнулся. Она ещё раз тронула его, на этот раз подкогтив плечо, и заставив мёртвую тушу упруго поддаться на её прикосновение. Но всё. Гемма больше не был живым. Словно осознав это открытие, хищница обвела округу глазами. Мир не изменился или всё-таки изменился? Во взгляде зверя читалась тоска. Не было больше красоты! Было только мясо! Но для Буреи именно в этом заключалась красота Геммы. И взгляд её изменился, выражая чувство бескомпромиссно единоличного вожделения.