Ольга Клауд - Это случилось 17 февраля

Женя кубарем катилась с горы и никак не могла остановиться. В глаза летели снежные хлопья, и было сложно разглядеть хоть какую-то опору, чтобы ухватиться и прекратить бесконечное падение. Жене казалось, гора похожа на величественный кавказский Эльбрус, не менее пяти тысяч метров над уровнем моря, и она скорее умрёт, чем долетит до подножия. Дыхание перехватило, кислорода не хватало. Хотелось кричать, но голос пропал, снова подвели слабые голосовые связки. Каждый раз от сильного стресса они превращали голос Евгении в писк полевой мыши. Ей почудилось, что внизу плещутся тёмные волны реки или моря. Ещё немного, и они поглотят Женю, накроют с головой, и тогда она уж точно не сможет продохнуть. И когда до смертельного падения в воду оставались доли секунды, какая-то невидимая сила потянула Женю вверх к небу, к солнцу, подальше от смертоносных волн. Она подняла глаза и увидела лицо юноши с диким взглядом и стиснутыми в тонкую линию губами. Женя слышала, как скрипят его зубы от невероятного напряжения, как крепкая рука сжимает её ладонь, пытаясь спасти от страшной смерти. А затем её оглушил голос, хриплый, старушечий, совсем не похожий на мужской баритон или тем более бас:

– Женя! Женя! Открывай глаза!

Подчинившись навязчивым звукам, Евгения открыла глаза, о чём сразу пожалела, потому что в лицо ударил настырный свет старой настольной лампы. Это зелёное чудовище, олицетворяющее исчадье ада, каждое утро включала бабушка, надеясь таким образом быстрее разбудить внучку засоню.

«Фух, это всего лишь сон. Я жива, здорова, никуда не упала и могу говорить. Наверно, могу. Нужно попробовать», – подумала Женя и схватилась рукой за горло, вспомнив, как во сне перехватило дыхание, и она на время лишилась речи.

– Бабуль, опять ты экзекуцию устраиваешь! Светишь лампой в лицо! Так на допросе следователи делают. Ты что, решила со мной поиграть в Глеба Жеглова и Володю Шарапова?! – звонко выкрикнула Женя и порадовалась вновь обретённому голосу.

– А как такую соню-засоню разбудить прикажешь? Я полчаса вокруг хожу, шаркаю ногами, скоро соседка снизу прибежит жаловаться!

– Не прибежит. У нас шумоизоляция хорошая – C этими словами Женя вскочила с кровати, заправила белый локон за ухо и потянувшись пошла в ванную комнату.

Шумоизоляция в квартире, где жила Женя с матерью и бабушкой, была замечательная. Их дом из бурого кирпича находился на 1-ой Новокузьминской улице и представлял собой старое унылое здание, типичное для сталинской эпохи. Сколько таких однотипных домов в Москве, и не пересчитать. Все с одинаково скрипучими паркетами, высокими потолками, толстыми стенами.

Женя умылась холодной водой, как всегда делала по утрам, почистила зубы, соорудила из волос что-то наподобие конского хвоста и заплела из него косу. Проделав необходимые утренние процедуры, она пошла на кухню, где её ждала бабушка с приготовленными для внучки бутербродом и кружкой индийского чая. Женя молча впилась зубами в хлеб с докторской колбасой.

– Женечка, может, кашку манную будешь? А то на одних бутербродах язву заработаешь.

– Фу, не напоминай! Я в детском саду манной каши наелась на семьдесят лет вперёд! Как вспомню эту липкую жижу с маленькими мерзкими комочками, так сразу начинает подташнивать.

– Тебя от всего тошнит, кроме колбасы. Вот мать вернётся из рейса, пожалуюсь на тебя. Совсем от рук отбилась!

– Жалуйся-жалуйся. Одной ябедой больше, другой меньше! – Женя отшвырнула от себя недоеденный бутерброд и с гордо поднятой головой вышла из кухни.

На пороге в комнату услышала недовольное ворчание бабушки:

– Это потому что отца у девки нет! Распустилась. Была бы мужская рука, не выкаблучивалась бы так. Я, значит, ябеда. Вот удумала, тоже мне!

Со вздохом Женя начала заправлять кровать стареньким цветастым покрывалом. Она неспроста назвала бабулю ябедой. Одна ябеда уже перешла ей дорогу. И как перешла! Так, что сегодня предстоит самый страшный день в жизни Евгении Камовой. После будет ясно, как дальше жить, и стоит ли жить вообще. О предстоящем событии Женя думала с ужасом, покрываясь холодной испариной, и начинала что-то нервно теребить в руках. Глупая привычка, от которой она не отучилась за восемнадцать лет. И сейчас Евгения в истеричном забвении расправила складки на мятом покрывале, затем одёрнула задравшийся край настенного ковра с ужаснейшим из всех возможных рисунков – оленем с толстой шеей и кривыми ножками. Убедившись, что в комнате если и не идеальный порядок, то близкий к нему, Женя кинула конспекты лекций в сумку, оделась потеплее и выбежала в подъезд, крикнув бабушке: