Алексей Авшеров - Enfant terrible

Электричка резво выбежала из Москвы. За окном проносился оттаявший после долгой зимы лес, однако в ложбинах еще серели наметы снега.

Начались знакомые дачные места. Подъезжаю.

Я вышел на Чкаловской, огляделся и, вспомнив дорогу, зашагал к домам. В одном из них обитал Макарий, он же Майкл, мой дальний родственник.

Имя ему, послюнявив святцы, подобрали верующие дед с бабкой, сбежавшие в город еще до войны, но жившие в Москве по-старинке.

Макарием, кроме них, его никто не величал. По малолетству внука звали Макаром, потом Маком, а в старших классах, на западный манер, Майклом.

Последнее прижилось, а главное, выделяло Макария среди сверстников и, дождавшись, когда бабка с дедом почтут в бозе, внук сменил имя.

Паспортистка, уже привыкшая к неадекватам, оглядела его с ног до головы и, не найдя в нем ничего импортного, вздохнув, выдала новый документ.

Смену ф. и. о. в то время ограничивал лишь полет фантазии граждан.

Демарш с именем стал предтечей дальнейшей сумбурной жизни моего героя, а также кузена.

Его и меня связывали несколько детских лет, общая прабабка и старинный некрополь на Преображенском кладбище.

Вторая половина жизни, сводя нас все чаще, давала мне пищу для ума, и не написать о нем я не мог.

Первый раз Макария я увидел в четыре года, когда его привезли к нам в Лосинку Конечно, я этого не помню, но знаю по фото в домашней песочнице.

Старше меня, уже школьник, он бесцеремонно играл в мои машинки. Летный шлемофон кузена, доставшийся ему от отца-испытателя, несомненно доминировал над моей вязанной шапкой с помпоном.

Прошло года три, и мы, повзрослевшие, провели пару летних месяцев у нас на даче в Игнатьево.

Майкл верховодил и там. Мы хулиганили от души, а когда попадались, мой дед читал нотации, а бабка Майкла сразу брала ремень. Бегая от нее по саду, он кричал, обращаясь к ней почему-то на «вы»:

– Бабушка! Не бейте меня! Права не имеете!

Потерпев это пару лет, дедушка резонно заметил, что Макарий плохо на меня влияет и одного дебила в лице собственного внука ему достаточно.

Майкла перестали привозить на каникулы и следующая наша встреча произошла через пятнадцать лет. Его отец, полковник ВВС перевелся из Ахтубинска в Москву, а следом перевез и семью.

Увиделись мы на чьем-то юбилее.

Я тогда недавно освободился из лагеря, и дальняя родня с понятным любопытством поглазеть на уголовника, пригласила меня в гости.

О Майкле я тогда знал, что отслужив срочную в погранвойсках, он сейчас, по слухам, работает на Лубянке, поэтому спросил его в лоб:

– Майкл! Ты шпион?

– Где-то так! – сказал он неопределенно.

За столом, не смотря на выпитое, мне так и не удалось вытянуть из «чекиста» подробности.

Истина открылась, как часто бывает, случайно.

Зимой не Дзержинской, переход через улицу 25 Октября (ныне Никольская) мне преградил мужик в телогрейке с грязно-красной повязкой на рукаве и такого же цвета флажком в руке. Командуя снегоуборщиком, он что-то кричал его водителю. Оглохший от лязга механизмов, то не расслышал и выглянул из кабины. В нем то я и узнал Майкла! В таком же ватнике и рваном требухе кузен больше напоминал партизана, чем разведчика.

Однако часть правды в тех слухах все же была: хотя Майкл и не служил на самой Лубянке, но улицы вокруг нее убирал добросовестно.

Следующие двадцать лет мы почти не виделись, но Преображенский погост начал сводить нас все чаще: там мы поочереди хоронили близких.

Общаясь на поминках, говорили за жизнь, и я лучше узнавал «повзрослевшего» Макария.

Прошедшие десятилетия мы провели по-разному. В девяностые и нулевые, я поднимал миллионы, занимался экстримом и личной жизнью, а Майкл активно женился, разводился и клепал детей.

Вот и сейчас я шел знакомиться с его четвертой по счету женой и трехлетним сыном.

Поднявшись на этаж, я обнаружил вместо звонка торчащие контакты и постучал в дверь.

Открыл Майкл и, пропустив меня в темную прихожую, зажег свет. Здесь, как и раньше, вдоль стены теснились стеллажи с книгами, гордость его отца.