Валерия Рамирова - Элайджи в мире эльфов, или Алекса – мой эльф

– Кукареку! – закричал первый петух, и все как будто проснулось с этим хриплым кукареканьем.

Как ни странно, но жизнь в деревушке «Цветочные луга» начиналась именно с этого звука ровно по часам. Все как заводные начинали открывать ставни окон, одеваться, готовить завтрак, доить коров, рассыпать просо для кур, в общем, заниматься своими повседневными заботами.

Это был месяц май, солнце светило вовсю и, обогревая своими лучами, заставляло то и дело жмуриться и бесконечно подносить ладонь ко лбу.

Безжалостное «Кукареку!» раздалось снова, напоминая соням, что все-таки пора вставать.

– Му-у-у-у, – промычала корова Му и заглянула в окошко соломенной стены посмотреть, проснулся ли ее хозяин. Мальчик продолжал спать, не реагируя на старания Му и деревенских петухов. На самодельный деревянный подоконник вскочил пушистый, но немного исхудавший кот Цезарь и лапой с небольшим скрипом отворил правую створку окна. Луч солнца моментально ворвался в крохотную комнатушку и остановился на лице мальчугана. Парень немного сморщился, но упрямо не открывал глаз. Под кроватью что-то зашевелилось, и оттуда появилась голова пса, а затем и весь пес. Он радостно гавкнул и, заскочив своими передними лапами на край кровати, начал облизывать лицо и руки хозяина.

– Смельчак… прекрати, – сонно промычал мальчик, упрямо не открывая глаза.

С подоконника на подушку тотчас спрыгнул Цезарь и начал аккуратно, по-своему, по-кошачьи облизывать сонного мальчика. Пес снова гавкнул и, схватив одеяло за кончик, начал стягивать его на пол.

– Смельчак, сейчас я встану… еще пять минут…

Но пес, совершенно не слушаясь своего хозяина, продолжал стягивать одеяло. На подоконник со двора запрыгнула белка, издавая при этом странное тихое тарахтение, присущее всем белкам.

– Му-у-у-у, – снова замычала Му, понимая, что, по всей видимости, старания их бесполезны.

– Еще одну минуточку… уже встаю… – продолжал почти шепотом говорить мальчик.

– Эла-а-айджи-и! – раздался эхом чей-то противный женский голос. – Вставай, негодный мальчишка, пора приниматься за работу.

Это был голос миссис Дорис Бунч, жены мистера Финли Бунча. От этого голоса Элайджи вскочил мгновенно, будто его окатили ледяной водой. Никакие старания бедных животных не могли поднять его с постели так, как это делал голос миссис Дорис. Его тембр говорил сам за себя, как и внешность его хозяйки. Миссис Дорис Бунч была женщиной с характером. Причем Элайджи не знал ни одного человека, кому бы этот характер хоть немного нравился. Да что и говорить, все ее знали как женщину сорока пяти лет, воспитывающую шестерых детей, главу семейства, корыстную, строгую, может быть даже злую, но работящую. Это был один из немногих плюсов миссис Дорис. Один Бог знал, сколько в этой женщине было лошадиных сил. В деревне ее побаивались, а некоторые даже уважали, но захаживали к ней редко и то по крайней надобности. Деревенские мальчишки проверяли себя на храбрость, споря, кто нарвет яблок в ее саду.

Миссис Бунч была единственным человеком в деревне, которая вставала раньше петухов. Ни свет ни заря она просыпалась, собирала в копну свои длинные, местами поседевшие волосы, закалывала их гребешком, одевала одно из своих трех платьев, повязывала сверх него немного пожелтевший фартук с оттопыренными карманами и засучив рукава принималась за работу. Растопив печь, она шла доить коров под разбивающее немую тишину кукареканье первых петухов, после чего, как это было уже принято, кричала: «Эла-а-айджи, вставай, негодный мальчишка…» Для Элайджи это был своеобразный будильник, который никогда не ломался, не ошибался и не отставал.

Элайджи потянулся, сладко зевнул и протер кулачками глаза.

– Новый день, новые приключения, – сказал он и, подойдя к окну, открыл вторую створку.

На дворе уже рассвело, и солнце начинало прогревать остывшую за ночь землю. Элайджи закрыл глаза и, с большим наслаждением вдохнув утренний воздух, снова потянулся. Ах, как же он любил проснуться таким свежим, слегка прохладным весенним утром и дышать, дышать этой свежестью, впиваясь своими зелеными глазами в небо и сразу же жмурить их от солнца.