Лейла Кушенова - Егерь

20 июня 1986 года, 18:32. Афганистан, гора Яфсадж.

Остались в живых только я и таджик Расул. Жара, вонь, настырные чёрные могильники кружат прямо над головой, издавая чудовищные звуки. В сумерках я то и дело теряю сознание, пока Расул тащит меня по горячим камням в сторону света. Я судорожно сжимаю в руках оторванную в бою кровоточащую ногу. Кто знал, что нога отдельно от тела может столько весить?! Каждый раз, когда нога выпадает из рук, Расул останавливается и ждёт, пока я её найду. Он что-то бормочет на своём. «Ту метавони. Ту метавони”…

Здоровая нога больно бьётся о горячие камни. Глаза мои залиты кровью, я плохо вижу. В разреженном горном воздухе усиливается гул. Главное, не потерять ногу и доползти до людей. Только бы выжить, только бы выжить… Голова наливается тяжестью. Какое-то смутное воспоминание пытается пробиться сквозь затуманенное сознание. Вижу мамины руки, она прикладывает к моей разбитой коленке лист подорожника… В тот день в далёком детстве я упал с дерева в церковном дворе и поранил ногу. Что я делал в церкви?

– Ту метавони, ты сможешь! – сквозь нарастающий в горах тревожный гул слышен крик Расула.

Я не понимаю, это он мне кричит или себе. Расул отчаянно тащит меня по раскалённой горе. Мне кажется, я слышу скрежет его зубов. Могильников становится всё больше и больше. Я держусь изо всех сил. Грудь распирает ноющая боль, в висках стучит. Гора полыхает ярким пламенем. Где-то далеко воет сирена. Кровь, всё залито кровью.

Новосибирск, середина августа 2019 года.

Я проснулся в холодном поту, судорожно нащупав влажную простыню. Опять этот сон. Каждую ночь я выпиваю двойную дозу снотворного, чтобы не слышать этот повторяющийся ночной гул. Но снотворное не работает. Сердце опять колотится так, будто просится наружу. «220», – определил я автоматически. Я научился измерять свой пульс давно, ещё на той войне. В темноте нащупал костыль. Холодное дерево привело меня в чувство.

Лунный свет осторожно пробирался в комнату, очерчивая узкую световую дорожку. Я кое-как доковылял до окна, открыл форточку и глубоко вдохнул таёжного воздуха… Тихо. Тридцать лет я слушаю эту оглушительную тишину. Тихо настолько, что я даже слышу, как тяжело дышит тайга. Я наслаждаюсь этими недолгими мгновениями перед рассветом. Ещё несколько минут, и всё закончится. Совсем скоро солнце начнёт просвечивать лес изнутри, как на рентгене.

Я сел на подоконник, скрутил самодельную папиросу и закурил. Закашлялся от жгучей махорки. Я не курю фабричные сигареты. Их дыма не хватает, чтобы погрузить моё больное сознание в едкую тьму. Крутить махорку меня научил Расул. Помню, как на «учебке» он ловко соорудил мою первую армейскую папиросу. На той войне курили все и всё. Когда заканчивались запасы джарса, в ход шла вся трава в округе. Обкуренные, мы уже не разбирали ни запаха, ни вкуса. Имел значение только дым. Он моментально проникал в мозг и выкуривал всё лишнее.

Мои мысли прервал громкий шелест крыльев. Это лесной филин, Яшка. Он грузно опустился на подоконник и двусложно заухал.

– Ну, здравствуй, Яков! Давненько тебя не было!

Яшка живёт в дупле старого дуба на дальней лесосеке и прилетает ко мне только в исключительных случаях. Когда чувствует, что со мной что-то не так.

Филин вопросительно наклонил свою голову, крутящуюся на неподвижной шее как на шарнирах. На меня уставились два круглых красных глаза.

– Нога окаянная, ноет как живая, – пожаловался я, показывая глазами на безжизненную культю.

Отсутствующая правая нога не даёт мне покоя с тех самых пор, как её ампутировали. Она будто отказывается принять факт своего физического отсутствия. Я просыпаюсь по ночам от жуткой боли, когда всё тело простреливает электрическим током. Такие боли называют фантомными. Мозг, запомнивший, что на месте обрубка когда-то была здоровая нога, посылает в это место импульсы. Не найдя выхода, они пробивают током каждую клетку моего надломленного организма.