Анастасия Акулова - Дыши не мной

История похожа на захватывающий приключенческий роман, написанный множеством авторов, история – это жизнь, пусть и прошедшая, а значит, сюжет её гораздо более сложен и запутан, чем способна породить человеческая фантазия. История – это неразгаданные тайны, заставляющие нас теряться в догадках. Я позволю себе лишь предложить свою версию некоторых событий, а сколько в ней правды, сколько вымысла – решать вам. Однако предупреждаю, что, хоть я и безмерно люблю историю, я пока ещё всего лишь старшеклассница, а не какой-нибудь профессор, способный утверждать об абсолютной исторической достоверности своих работ. Но я старалась.

Алый закат разливался над селом быстро, как хлынувшая из точной колотой раны кровь, и всё вокруг в этой крови словно захлебнулось. Небо, землянки и избы, даже трава со сверкающей на ней рубиновой росой. Всё залито беспросветно-алым, словно сердце княгини всё-таки не выдержало и треснуло, утопив в её страданиях и ненависти весь этот проклятый мир…

Где-то рядом, за окном, пели и курлыкали птицы, шумели дубравы, сверкало всеми оттенками озеро на горизонте, стрекотали насекомые. У озера всё ещё виднелись силуэты девушек и женщин, стирающих руками одежду и напевающих незамысловатые песни усталыми голосами, тут и там у терема сновали холопы да смерды. Издали гулким эхом слышались удары молотка из кузницы, а у самого крыльца, причудливо изукрашенного росписью и резьбой, девятилетний княжич Изяслав дрался на деревянных мечах со своим братом, Ярославом, который был младше всего на год. Братья петушились, весело хохотали и победно ухмылялись, едва кто-то из них начинал одерживать верх над другим.

За окном кипела жизнь во всей красе, какая в ней только могла быть. А в душе княгини по-прежнему зияющая бездна, холодная, как сотни самых лютых зим…

Высокая фигура стройной женщины с гибким станом и прямой осанкой вырисовывалась на фоне затянутого мутным бычьим пузырём небольшого окна с раскрытыми расписными ставнями. Влажные, искусанные коралловые губы её были слегка приоткрыты, а иссиня зелёные, будто родниковая вода глаза смотрели на играющихся во дворе княжичей с толикой беспокойства. Чёрные с медовым отливом косы княгини виднелись из-под белого повойника, мраморная кожа делала её похожей на статую, и лишь трепетание длинных тёмных полуопущенных ресниц да мерно вздымающаяся грудь выдавала, что она, Рогнеда, или Гореслава, как многие называли её в народе, ещё жива. Рубаха-долгорукавка и навершник, щедро шитый золотыми нитями, жемчужные бусы, тяжёлые золотые серьги и золотой же обруч на голове выдавали её высокое положение, подчёркивали неувядающую горделивую красоту, но при этом она всё так же казалась обряженной тряпичной куклой, давно уже мёртвой внутри. Лишь где-то на дне грустных глаз тлел огонёк, но он не грел, а обжигал.

Растеряно глядя в окно, княгиня непроизвольно перебирала длинными пальцами мягкие светлые волосы четырёхлетнего сына, Всеволода, который уснул на лавке, положив головку на колени матери. Едва слышно вздохнув, княгиня на секунду перевела взгляд на темноволосую девочку лет шести, играющую с глиняным конём. По губам скользнула тёплая улыбка: Премислава до боли в груди напоминала Рогнеде её саму в детстве.