Анна Милтон - Двойная жизнь моего мужа

ПРОЛОГ

Четыре года назад

«Нечем дышать» — с глубоко потаенным отчаянием подумала Влада Светлицкая и дотронулась кончиками пальцев до украшения на своей тонкой лебединой шее. Нитка редкого жемчуга, добытого в водах Австралии, серебрила на свету и переливалась в нежно-голубой, подчеркивая алебастровую, нежную и бархатистую на ощупь кожу молодой девушки. Она стиснула украшение и сдавлено вдохнула. Со стороны могло показаться, будто пыталась сорвать драгоценность, подаренную отцом. Влада, наверное, согласилась бы с этим соображением.

Она не могла дышать.

Не могла дышать полной грудью. Вздохи слетали с ее приоткрытых, накрашенных губ в форме сердца отрывистыми и поверхностными. Словно она барахталась над черными водами бездонного океана в окружении стаи кровожадных, голодных акул, не умея плавать.

Сегодня у нее день рождения.

Сегодня она стала взрослой.

В честь совершеннолетия ее отец, Светлицкий Лаврентий Михайлович, устроил знатное представление для своих многочисленных друзей и знакомых. Его дочь стойко убеждена, что празднество — не ее в честь, а в честь ее отца. Он воспитал ее такой умницей и красавицей. Он вложил в ее воспитание и образование баснословные усердия и средства. Он состряпал из нее выгодную партию для, непременно, самого успешного и богатого, как Крез, мужчину, с которым плавал в одних водах. Он непременно его найдет для своей драгоценной дочурки.

Влада бы, услышав мысли своего отца, поспорила. Он почти не участвовал в ее воспитании. Точно как и мать, залпом глушащая известную только ей тоску янтарным, игристым напитком, который подавали в изысканных фужерах из французского хрусталя.

Светлицкий-старший по-царски инвестировал в родную и единственную дочь, взращивал в ней самый успешный проект за свою долгую и нелегкую жизнь. Это заняло целых восемнадцать лет! Подумать только. Но теперь она готова. Свежа, юна, нежна, как роза, пылка, как пламя. Лаврентий Михайлович потирал ладони, подмечая, в каком объеме его проект дочурка ловила на себе масленые взгляды, и мысленно делал пометки, кому ее выгоднее продать дать на выданье.

А ей просто хотелось дышать полной грудью, не испытывая удушающего стеснения в ребрах из-за узкого корсетного платья.

Ей просто хотелось смеяться с друзьями. От всей души хохотать.

Но она была вынуждена давить улыбки через силу, изображая необъятную радость видеть всех этих напыщенных и пресыщенных роскошью незнакомцев. Владе было бы гораздо легче пережить этот возведенный в торжественность кошмар с лучшей подругой. Однако Светлицкий-старший запретил на устроенных им смотринах присутствие безродной, курносой девчушки с медово-русыми завитками, в которой Влада души не чаяла. И очень грустила из-за того, что в свой день рождения не получила форы даже в такой мелочи, как поддержка близкой подруги.

Когда кукловод отец дергал за ниточки, она подтягивала уголки рта вверх, подавала очередному буржую руку для поцелуя, робко благодарила за посещение вечера и подарок. Если кукловоду отцу нравился слюнявящий ее аристократически-бледную ручку тип, он тянул за другие ниточки, и Влада шла танцевать, либо пила крошечными глотками горьковатый нектар, выслушивая лесть в свой адрес, а затем ей необходимо было отвечать на личные вопросы.

После дюжины (или чуть больше) микроглотков виновнице праздника подурнело. Что ж, подобный опыт для нее в новинку. В разгар скучнейшей за все ее существование беседы она скороговоркой произнесла извинение и запнулась перед тем, как произнести имя собеседника…

«Ой, а как его звать?» — Влада задалась вопросом, зависнув на пике мыслительного ступора. В голове образовалось белое пятно, когда она попыталась вспомнить имя осанистого мужчины с проглядывающейся сединой. Ровесник ее отца представился, однако его имя тут же выпорхнуло из памяти длинноволосой шатенки. Влада забыла запереть ларец воспоминаний, вот и не удержала ничего не значащий набор букв.