Тай Внебе - Душа в объятиях

"Ночь притаилась у окна, А в небе тонет тишина и звёзды,

Мне не забыть твои глаза, Хочу вернуть тебя назад, но поздно.

В доме моём погашен свет, Я на вопрос ищу ответ напрасно,

Но почему в ночи пустой Звезда свечой, звезда слезой погасла?

…

Как нужен мне твой Нежный голос неземной

Твоя печаль всегда со мной, Ангел-хранитель мой."

(Кристина Орбакайте, Ангел-Хранитель)

Вечером по белостенным зданиям Майдаля ползут закатные розовые отпечатки, и сотни голубей, примостившихся на выступах и в впадинах построений, бросают сотни трепещущих крылатых теней. Голубей много, очень много – больше людей. Сотни, тысячи, миллионы? Их несчётные войска спускаются с шелестом на площади, бесстрашно бродят по улицам, взмётываются кудлатым облаком над колокольнями, мелодично воркуют ночами, нежно и сонно наблюдая тёплые синие сумерки. Кажется, не люди – голуби выстроили Майдаль: беззаботную сумятицу зданий и мостовых из белого камня, лёгких и парящих в брызгах фонтанов и зелени. Майдаль. Вечно светлый, вечно тёплый, вечно нежный в розовых бликах восходов и закатов.

Все его жители знали легенду: голуби – это белокрылые ангелы, хранящие город. Ютясь на карнизах, они с кроткой усмешечкой заглядывают в окна и, принимая беспечный вид, продолжают чистить волнистые перья на хвостах как ни в чём не бывало. Им всё равно, верят или нет люди в легенды. Им совершенно всё равно. Хоть весь мир сдвинется, а они будут продолжать влюбляться, ворковать и расправляться белоснежным пятном на лазурном небе.

Они сидели в Белладонне – их любимое кафе с террасой на море. Любимое – потому что воздух спирало от влаги и аромата чайной розы, и её мятые тускло-охровые головки осыпались на светлые ступени к берегу. Ильда – в белом, Мари – в чёрном. Они обожали контраст. Вместе с Ильдой и Мари в кафе находились ещё две подруги, но едва ли их можно причислить к роковым спутницам судьбы.

Ильда сидела, наклонив голову; каштановые кольца её волос рассыпались по спине, и она делала вид, что поправляет их, но в самом деле просто хотела приподнять выше своё красивое запястье, охваченное тонким браслетом.

– Новый? – спросила Мари, лукаво смеясь синими глазами, – Откуда он у тебя?

– Брат подарил. – улыбкой на улыбку ответила Ильда.

– Чудненько… – взгляд Мари скользил мимо, и его блеск был отсутствующим.

– Я чувствую себя настолько вздорной и мелочной выпендрёжницей. – начала, словно и не в тему, Ильда. – Мне повсюду нужно, чтобы парни любовались на меня, и эта ужасная привычка: демонстрировать запястье – я постоянно держу запястья выше, чем стоит!

– Да. Привлекательность – гольные проблемы.

– Не сарказмируй. Я не о том. Я о том, что и думаю с утра до вечера, как нравится. И да! я нравлюсь! Но не более. Мной интересуются две минуты, как несъедобной вишенкой на торте, и на этом всё кончается… Ты меня слушаешь? Куда ты смотришь?

– Саксофонисты. – многозначительно проговорила Мари. – Вчера сюда приходили саксофонисты, и один из них был невероятен! Они оба были красавчики – тебе и мне! Но мне невероятный, потому что я первая их увидела. Вот узнаешь, какие они, если придут снова. И, – она усмехнулась, – Я вовсе не прослушала то, что ты рассказывала. Ну так что? Ты хочешь, чтоб в тебя кто-то влюбился, как рехнувшийся?

– Нет. Я хочу сама влюбиться как рехнувшаяся.

Мари расхохоталась. Она наравне с Ильдой преклонялась перед великолепием закатов, но на сём, похоже, её романтичность и сентиментальность заканчивалась. Мари насмехалась над дурацкими, тонкими и необъяснимыми, как дым от тлеющего костра, желаниями Ильды и тащила её в омут жизненной практики. Ильда никогда не сердилась на подругу, но раз за разом её насмешки всё сильней задевали. Ильде хотелось кого-нибудь сентиментального до умопомрачения – ходячее облако чуткости и чувственности.

Но вместо облака пришли саксофонисты.

По вечерам в Белладонне всегда была живая музыка.