Виталий Каплан, Аркадий Маргулис - Друзская сага

Галилея парит в дымке, словно огромная цветастая птица. Зной. Млеют жёлто-зелёные холмы с пологими, как по лекалу наведёнными склонами. Клубятся белоснежные созвездия – цветут вишни, черешни, сливы, миндаль… Чудо, волнующее утомлённый солнцем глаз. Ицхак спохватился – будто от дрёмы, увидев знак «Хорфеш». Сразу свернул и, едва вписавшись в поворот, вылетел за разделительную полосу. Затормозил у деревянного домика с вывеской «Козьи гостинцы». Обернулся назад, взглянул на Бенциона. Оба молчали. Можно было ехать дальше, или немного постоять, заглушив «Мазду». Кастовая тишина, предвестница пророчеств. Ицхак, задрал подбородок к небу, прикрыл глаза ладонью и напевно, на нерве, словно нанизывая звуки на басовую струну, возвестил:

– Слушай, Израиль. Господь – Бог наш, Господь один!

– Аминь, – подтвердил Бенцион, и, чтобы усмирить неловкость, принялся рассматривать вывеску, – давай заглянем, может, это судьба.

Ицхак, поправив кипу, кивнул.

Дверь распахнута, внутри свет, никого. Холодильная витрина с шедеврами из козьего молока. На крючке ценник. Под ним на столике, покрытом шерстистой тканью, шкатулка-касса. И тут же старинные весы подле древней радиолы.

– Ты когда-нибудь видел подобное? – удивился Бенцион.

– Говорят, в Европе полно семейных магазинчиков. Самообслуживание. Едешь по сельской местности, вывеска, сворачиваешь в минишоп… Деликатесы напоказ, без продавца. Список, стоимость, коробочка для оплаты. Проще некуда… выбираешь, рассчитываешься, едешь дальше. Я спорил с попутчиками – в Израиле такое нереально.

Взяли йогурт, по пирожку с корицей, оставили деньги и записку с добрыми словами.

– Кажется, дружище, это не просто продукты. Чувствуются домашние тепло и свет, – признался Ицхак, вгрызаясь в ароматную выпечку. Солнце подогревало улыбку.

Друзская[1] деревня напоминала застрявшее в безвременье средиземноморское селение. Оттиск американского стиля, приправленный вычурностями французского Прованса.

Дорогу выбирать не пришлось, «Мазда» покатила по центральной улице. Выглядевшей скорее традиционно, чем экзотически. Подле домов выпас автомобилей – чаще «Мерседесы», «BMW», «Ауди». Нараспашку кафе, рестораны, пекарни, магазины, прилавки. В лавчонках, словно вывернутых наизнанку, бесчисленные ненужности – приманка неразборчивому туристу. Шмотки с камушками, блёстками и осколками зеркал, разнокалиберные сувениры с видами всего, что положено увидеть в Израиле. Россыпи неказистых туфелек, выделанных под золото и серебро, расписной фарфор, медные, жарко начищенные сковороды, от гигантских до порционных. Всё привлекательное издали, но топорное вблизи. Исключением, разве что, мебель и коврики, в плетении которых друзы искусники.

Мучительный запах кофе с кардамоном. И встречные спешат поздороваться.

– Закрой окно, – прокричал Ицхак навстречу ветру, – кондиционер зря ишачит… направление – юг?

– С севера на юг. Кардо Максимус[2], – уточнил Бенцион, подняв стекло – ежели по Римским канонам. Жаль, такого аромата в Тель-Авиве не сыщешь.

– Или открой! Вправду, фимиам! Когда ещё вырвемся сюда!

– Бедняга Мансур, – вздохнул Бенцион, ленивый в движениях, но с расторопной мимикой, – парень слишком привязан к отцу… Это мы, евреи, перестали чтить стариков. Ждём случая спровадить в Дом престарелых… И утешить совесть наследством.

– Не преувеличивай.

– Ни грамма. Как есть.

«Мазда» возносилась по вздыбленному шоссе словно из ущелья. Или низвергалась, как в пропасть.

Ицхаку всё ещё хотелось возразить, но сдоба умиротворила. Отвлекала скученная обособленность подворий. У всех на въезде стоянка, подарок для кого ни возьми, от гостя до хозяина. Постройки с расчётом на внуков и правнуков – гармония обстоятельного взгляда на жизнь с ощущением будничной радости. Нарядность мировосприятия – легендарная черта друзов – первым делом обнаруживается в архитектуре. Крыши-террасы, балконы, арки, лестницы с колоннами, балюстрадами, гипсовыми горшками и фигурками львов. Стены чистые, светлые, реже выкрашенные в торжественные тона.