Ева Ночь - Драконов много не бывает

Аркадий

– Зайди ко мне! – голос у отца громогласный и неприятный. Нет, не тембр – с этим всё в порядке. Интонация.

Такое впечатление, что дракону хвост зажали. Показать, что ему больно, – стыдно и недопустимо, поэтому рычать и плеваться огнём – самое оно. Есть только одна беда: живёт он с зажатым хвостом, можно сказать, всю жизнь. По крайней мере, я уже и вспомнить не могу, когда он разговаривал нормально.

Спорить или артачиться – бесполезно. Поэтому я следую в его кабинет. Становлюсь навытяжку. Живот подтянут к хребту. В глазах – тупое подобострастие. «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство»1. М-да, именно так и никак иначе. А то воспитательный процесс может затянуться надолго. Лучше молчать, кивать, поддакивать. Легче на мочевой пузырь будет.

– Это что? – спрашивает он меня, вываливая на стол фотографии. Шлёпает ими, как мокрыми тяжёлыми тряпками. На лице родителя – отвращение и брезгливость. – Это что такое, я тебя спрашиваю!

Я смотрю на фото. Изумительной чистоты искусство. Замечательные оттиски. Отличные постановочные фотографии. Им можно бешено аплодировать и кричать «Бис!». Жаль, отцу сие не понять.

На снимках я и тело. Молодое, красивое и не женское. Белоснежная постель. Смятые простыни и две голые жопы. Ну, не совсем голые, скромно полуприкрыты простынёй, но задницы получились очень даже красивые.

– Это не «что», а «кто», – смею я дерзить, негодяй.

– Ты не паясничай! – дракон сминает тяжёлой лапой глянцевую жёсткую бумагу и швыряет фотки мне в лицо. Я не уклоняюсь, но это больно. Да и чувство собственного достоинства страдает весьма. – Мой единственный сын и это?!.. Да я тебя в порошок сотру! Наследства лишу!

– Скажи это вслух, отец: не стесняйся, скажи, кто я, – от собственной дерзости у меня кружится голова.

Старый дракон неожиданно берёт себя в руки. Сверлит меня насквозь серыми драконовскими глазами. Наследственно-фамильной драгоценностью решетит, дуршлаг из меня делает.

– У меня больше нет сына, – выталкивает он зловеще из себя каждое слово. А затем не выдерживает накала, багровеет мордой лица и, потрясая перстом в направлении двери, жутко орёт: – Вон! Вон из моего дома! Чтобы духа твоего здесь не было! Забудь, что у тебя есть отец и мать, семья!

Я ухожу молча. В голове – необычайная лёгкость. От этого – эйфория. Меня потряхивает. Папан что-то кричит вслед. Пусть проорётся, может, ему полегчает наконец-то. И хвост из зажима выйдет. Наконец-то он избавился от главного раздражителя своей жизни. Двадцать три года мучений. Ай-ай-ай. Памятник ему. Нагрудный бюст из бронзы высочайшей пробы. Или нет: из золота червонного. И бриллиантовые символы долларов вместо глаз

У меня всё готово. Сумка с вещами. Наличка на первое время. Если экономить, хватит надолго. А дальше будет видно. Банковские карточки оставляю на видном месте: дураку понятно, что отец первым делом перекроет кислород к деньгам. Он свято уверен, что без его вливаний я, избалованное и изнеженное дитя, долго не протяну.

Я сжёг все мосты. Заставил их пылать до небес и даже выше. Это был мой выбор: сделать так, чтобы не было пути назад. Не было возможности приползти на ленивом драконьем брюхе и вилять шипастым драконьим хвостом, как собаке.

В дверь бесшумно проскальзывает мать.

– Что ты наделал, сынок? – у неё трясутся губы и руки. Она моложе отца, красавица, но он запугал и затретировал её так, что мама на тень похожа, а не на женщину.

– Собственно, пытаюсь расправить крылья, – улыбаюсь, вглядываясь в её лицо. Каково это, прожить жизнь рядом с драконом?

– Сынок… пока не поздно – скажи отцу, что это шутка. Пусть всё утрясётся. И жизнь останется прежней.

У матери слёзы в глазах. За что мне это всё?..

– Мам, никакая это не шутка. Всё сделано. И всё будет так, как уже есть. А я наконец-то вырвусь из этой клетки и буду жить, как хочу.