Ольга Жемчугова - Домик
1. Прибытие поезда
Чистоту, простоту мы у древних берём,
Саги, сказки из прошлого тащим,
Потому что добро остаётся добром —
В прошлом, будущем и настоящем!
В. Высоцкий
Крошка енот был маленьким, но храбрым.
Л. Мурр
Наши дни. Где-то на севере.
Поезд останавливается около никогда не существовавшего перрона.
Есть такие перроны, на которые нельзя просто ступить, перешагнув небольшое пространство между вагоном и землей. Есть такие перроны, на которые надо спускаться. Иногда – падать даже – в сугроб. Торопиться, потому что поезд на таких перронах стоит-то минуты две. Тащить за собой тяжеленный чемодан (будь он неладен), стараясь не уронить его себе же на голову. Есть такие перроны…
Поезд остановился около одного из таких. По лестнице спустились, торопясь и немного суетясь (ведь у них было всего–то две минуты), трое. Семья. Муж с женой. И, кажется, их маленький сын.
Муж суетился чуть больше жены. Он явно в этих местах не так хорошо освоен, как она.
Она, похоже, хорошо знает, куда приехала. И так же хорошо знает, что, может, это одно из тех мест, куда не хотела бы никогда приезжать.
Такси вызвано по времени. Сынишка сидит на плечах у папы и что-то лепечет про это.
Остановка с кучей бычков и исписанными стенами не привлекает присесть на грязную лавку, куда наплевано. Время тянется. В таких местах время всегда тянется.
Наконец, не выдержав, муж звонит уже минут на 10 опаздывающему таксисту. Слышит на том конце провода что-то про то, что «они что-то напутали и машин сейчас нет, но к ним выедут, как только, так сразу».
Ничтожный повод для небольшого раздражения.
Однако они привыкли не придавать значения мелочам. Они стараются. Глупости людей и их необязательность не должны раздражать. Никто не виноват в том, что все думают только о себе. Никто не виноват, что никто на том конце трубки не предполагает, как можно устать с чемоданами, детьми, головной болью и просто… Просто устать.
– Слушай, давай я тебе старый дом покажу. Это же здесь, через дорогу. По рельсам перейти, – она вдруг как будто вспоминает, сама не зная зачем, про что-то далекое, оставшееся давно в прошлом. Даже не ее прошлом.
Он скептически поднимает бровь. Ребенок начинает скептически канючить. Она привыкла. Привыкла в тому, что этим двоим нужно время, чтобы принять новое. Но когда они это делают, то обычно всегда остаются довольны. Поэтому она не настаивает. Просто дает им время.
Через пять минут они уже тащат себя, ребенка и чемодан через рельсы, по которым только что приехали к этой станции. Подходят к какой-то изгороди. Перед ними небольшое поле, заросшее бурьяном, выше головы.
– Ну и где тут дом? – муж снова скептически поднимает бровь.
– Там, обойти огород вот этот.
Она смотрит на то, что когда-то было огородом. В голове всплывают картины из прошлого. Как будто это происходило не 20, 30, 40 лет назад, а вот сейчас.
Память. Память удивительная штука. Люди часто сожалеют о том, что у нас нет машины времени. Но ведь она есть. Она есть у каждого из нас в голове. Это наша память. У кого-то она плохая. У нее хорошая. Слишком хорошая. За свою жизнь она так и не определилась, рада она этому или нет.
За покосившейся изгородью возвышаются три березы. Она помнит, как они с дедушкой«доставали» из них березовый сок. А еще она зачем-то отдирала с них кору и пыталась что-то писать ни этих обрывках, представляя себе себя княгиней из истории, которая пишет что-то на берестяных грамотах.
Дальше – бурьян. Осока, репейник и какие-то травы, у которых она уже забыла названия. Издержки городской беспечной жизни.
Когда-то это было картофельное поле. Место, где они все лето трудились, чтобы то, чтовырастет тут, потом стало основной пищей для всей семьи на целую зиму. К вареной или – еще лучше – запеченной на печке-буржуйке картошке шел салат из соленых огурцов с чесноком. Когда-то это было так вкусно. Черт, да это и сейчас так вкусно. Только буржуйки давно нет. Да и огурцов, таких, которые закатывала бабушка, в супермаркетах не продают.