Сергей Курган - Дом, стоящий там. Роман

…Я медленно, но упорно спускался все ниже и ниже по крутой, мрачной лестнице. Темнота постепенно все более сгущалась вокруг меня, и фонарик, который я нес в руке и которым я пытался подсвечивать себе путь, становился все более и более бесполезным. По мере того, как я спускался, воздух делался холодней, и какая-то промозглая, всепроникающая сырость пропитывала затхлую, душную атмосферу подвала. Лестница уходила все ниже, и постепенно я начал смутно, казалось, на пределе чувствительности, ощущать какой-то трудно уловимый запах. Между тем спуск продолжался. Я неясно, почти подсознательно чувствовал, что нахожусь на большой глубине под землей, но где именно, и почему я должен спускаться все ниже, я не знал. Все же призрак какой-то догадки теплился в моем невыносимо утомленном мозгу, но мне все никак не удавалось поймать эту постоянно ускользающую мысль. Мне почему-то казалось, что в тот момент, когда я вспомню всё и пойму причину моего пребывания здесь, безмерный, леденящий ужас навалится на меня, мерзкий липкий страх задушит мое и без того с трудом работающее сознание; и я защищался, отбивался от страшной мысли, как только мог.

Между тем я продолжал спуск. Как долго я уже спускаюсь, и что это за сила или что это за необходимость, которая так упорно и повелительно гонит меня дальше, несмотря на нарастающий ужас? Оглянувшись вокруг себя, я заметил в тусклом, неверном свете фонарика, что стены теперь покрыты слизью и плесенью. Сырость и холод становились все более пронизывающими, а запах, такой неясный вначале, усиливался и как будто сгущался. И вот уже отвратительный, тошнотворный смрад ударил мне в ноздри, а холод пронизал меня насквозь, до самых костей. Вместе с тем, какой-то едкий желтоватый туман заклубился перед моими глазами. Где я? Что я здесь делаю? Как я тут очутился, и самое главное, что это за запах и почему здесь так холодно, так дьявольски холодно и сыро, как… ну да, конечно! Как в могиле!

В могиле?! Все закружилось у меня перед глазами, ключ, так долго замыкавший мое сознание, повернулся в замке, и я вспомнил! Воспоминания вихрем пронеслись в голове, и ужас, подлинный, великий, абсолютный ужас охватил все мое существо. Зловещий желтый туман заклубился со все нарастающей стремительностью и стал принимать видимые формы…

О Боже! Я почувствовал, что задыхаюсь; словно огромная, тяжелая каменная плита всем своим чудовищным весом навалилась на мою грудь, и не дает сделать ни вдоха. Я хочу кричать, о! как я хочу кричать, дико, пронзительно! Но вместо этого я издаю лишь жалкий хрип – хрип предсмертной агонии. И тогда, как бы подтверждая худшие мои опасения, победно и мощно раздается погребальный звон… дзоннн… дзоннн… дзоннн…

Дзинннь! Дзинннь!

Телефон надрывается на столике. Как долго? О, черт! Это был сон! Последние темные ошметки ночного кошмара спадают с меня. Сбросив оцепенение, я вскакиваю с дивана и хватаю трубку. Сердце колотится, как бешеное. С трудом, чужим, непослушным голосом я выдавливаю из себя:

– Алло …, – выдох.

– Хэлло, Серж, – бодренький, взвинченно-веселый голос.

Я окончательно возвращаюсь к действительности. Однако, ну и контраст! … Это Билл, то есть, конечно, Игореша. Почему только к нему прилипло это идиотское…

– А-м-м – это ты. Привет акулам пера.

– Что это с тобой? Так тяжко дышишь. Может, ты с женщиной спал? И я тебя снял горяченького, на самом интересном…

– Не болтай глупости.

– А, значит…

– Ты разбудил меня. Я видел какую-то гадость. Еле продрал глаза, думал, что задохнусь.

– О! Кошмары мучают! Сколько раз я тебе говорил – не следует на ночь накачиваться «Курвуазье».

– Окстись! Какой на фиг «Курвуазье»? Ты еще скажи «Хеннесси» или «Реми Мартен».