Наталия Миронина - Дочь мадам Бовари

В литературе, как и в любви, мы бываем удивлены тем, что выбрали другие.

А. Моруа

«У меня вырастет прекрасный ребенок, потому что я никогда не буду иметь к нему претензий», – Лариса наблюдала за маленькой дочкой. Та закопала в нежный юрмальский песок все, что нашла в их пляжной сумке: две кепки, пластмассовый стакан, старую, потрепанную книжку Ф. Саган и большую клетчатую косметичку. Каждый предмет был погребен под песчаным холмиком, на вершине каждого – водружена сосновая шишка. На макушке девочки торчал хвостик, к щечкам прилипли песчинки. Мордочка была серьезной, словно малышка решала какую-то сложную задачку.

– Котенок, давай-ка откапывай наши сокровища! Обедать пора, пойдем домой. – Лариса приподнялась и оглядела пляж. День был будничный, на пляже пустынно и ветрено. По берегу носились облачка тумана, а море гудело где-то у горизонта, там, где виднелись белые шапки плоских волн. Людей в такие дни на взморье было мало, поэтому Лариса и любила брать выходной в середине недели. Дочка с няней Марите все лето жили на даче в Лиелупе. Лариса приезжала к ним, как только позволяла это сделать хлопотная, с ненормированным рабочим днем журналистская деятельность. Девочка этим приездам радовалась первые полчаса, пока распаковывались подарки. Потом выяснялось, что баловства с мягким и податливым тестом, кусочек которого ей выделяла няня Марите, когда пекла пироги с ревенем, не будет, не будет и долгих прогулок в дюнах. Мама сначала расспросит Марите про аппетит дочки, потом поведет их на море, а там будет учить с малышкой буквы и цифры. Дочка терпеть не могла старый букварь со страшным, как кочерга, Буратино на обложке.

– …Мам, а ты сказки про черта знаешь? – дочка месила прохладный песок.

– Чертей нет, – мама нетерпеливо посмотрела на нее.

– Есть, они жили в старом сарае, за домом хозяйки.

– Какой еще хозяйки?

– Раньше здесь была хозяйка, и все домики ее были, а потом уже мы тут стали жить.

«О господи, зачем Марите морочит ребенку голову этой политэкономией!» Лариса вздохнула. Действительно, дачи, теперь принадлежавшие профсоюзу, до войны были собственностью большой латышско-немецкой семьи. От семьи осталась только старая, но крепкая тетка, которая занимала солидный трехэтажный дом и в промышленных масштабах выращивала красную смородину. Дачи раньше сдавались внаем, а сейчас их заселяли молодые сотрудники молодежной газеты и их ближайшие родственники. Родители трудились на ниве агитации и пропаганды, а бабушки и дедушки сидели с детьми. Только у Ларисы была няня, и то потому, что ее родители жили в другом городе, а старая Марите, одинокая соседка по рижской квартире, стала почти родственницей. Семья Ларисы – она, дочка и Марите, занимала теплую застекленную террасу и комнату. Кухня, по общей договоренности с соседями, разместилась на «холодной» террасе. Там, кроме плиты, стояли кухонные шкафы и огромный стол, за которым по вечерам в выходные дни собирались обитатели дома. Здесь было место для маленьких праздников – большие отмечались прямо на берегу моря или в дюнах.

Наконец дочка откопала вещи, Лариса отряхнула песок, и, взявшись за руки, они пошли к даче. Белый песок сменился узкими дощатыми помостами, ведущими наверх, на дюны. Там, под соснами невероятного сине-зеленого цвета, начиналась другая тропинка, аккуратно заасфальтированная, по которой всегда неспешно гуляли отдыхающие, носились велосипедисты и степенно передвигались внимательные молодые мамы. Лариса ступила на эту дорожку и вдруг вспомнила, как в детстве папа учил ее кататься на велосипеде на крыше старого бомбоубежища, где был разбит детский сквер…

Когда Лариса с дочкой дошли до дачи, было уже три часа дня.

Малышка забралась на высокий стул, взяла в руку ложку. Ее лицо выражало нетерпение. «Это же надо, у меня ест из-под палки, а у Марите – суп с перловкой за счастье почитается». Обед был простым и вкусным, впрочем, после моря казалось, что съесть можно все. Марите на закуску подала немного копченой салаки, суп был перловый с говядиной, а на второе – большие картофельные котлеты со сметаной.