Геннадий Авласенко - Дикие кошки Барсума

– Когда-то я жила во дворце! – сказала вдруг рабочая жена фермера О’Нила.

Сам О’Нил, грузный коренастый мужчина лет сорока, в это время завтракал. Услышав слова жены, он даже не разозлился сперва – злость пришла после.

Пока что он удивился и только…

– Что ты сказала? – прохрипел О’Нил, швыряя ложку в тарелку и тяжело, всем туловищем, поворачиваясь в сторону жены. – Повтори, что ты сказала только что?

Рабочие жёны не разговаривают. Никогда, ни при каких абстоятельствах. Точнее, они, как разумные (в какой-то мере) существа, с полуслова схватывают все приказы и распоряжения мужа и всегда стараются выполнять эти распоряжения быстро и точно. Рабочие жёны способны также информировать мужа обо всём, что произошло в хозяйстве за время его отсутствия… и это всё, кажется, на что способны рабочие жёны, ежели речь идёт именно об умственных, а не хозяйственных их способностях.

То, что сказала сейчас жена фермера О’Нила, было настолько невероятным, что, как уже означалось выше, сам фермер даже не рассердился поначалу, настолько сильным было его удивление.

– Что ты сказала только что? – О’Нил, медленно поднимался из-за стола, его огромные кулачищи судорожно сжались, в голосе уже слышались первые угрожающие нотки. – Что ты сказала… повтори?!

Возможно, это было лишь мимолётным проблеском подсознания о той, прежней своей жизни… и, не обрати О’Нил внимания на это, проигнорируй он сейчас случайные слова своей рабочей жены – всё могло бы пойти совершенно по-другому и, скорее всего, не произошло всего того, что случилось после…

Но фермер необдуманно потребовал от женщины повторить крамольную фразу, а рабочая жена просто обязана выполнить любое требование своего господина и повелителя.

– Когда-то я жила во дворце, – послушно повторила рабочая жена О’Нила. Потом что-то ещё промелькнуло в стёртой её памяти, новое что-то… и женщина проговорила вдруг странным, изменившимся до неузнаваемости голосом: – Я жила во дворце, и сотни мужчин прислуживали мне и даже вздохнуть лишний раз не осмеливались в одном моём присутствии!

Это было уже слишком.

– Ах ты, дрянь! – теряя всяческий контроль над собой и бросаясь к жене, взревел О’Нил. – Сучка паршивая!

Такие слова рабочей жены могли вывести из себя даже самого покладистого и терпеливого жителя планеты Агрополис, а О’Нил, и это хорошо знали все соседи-фермеры, ни особым терпением, ни, тем более, покладистостью, никогда не отличался. Наоборот, скорее…

От сильного удара в висок у рабочей жены чуть дёрнулась голова… но, что самое удивительное, она не свалилась на пол, как рассчитывал на то сам фермер. Более того: она лишь слегка покачнулась, хоть богатырская сила О’Нила тоже была хорошо известна всем соседям, а некоторые из них на собственных боках и челюстях смогли прочувствовать всю сокрушительную мощь фермерского кулака. Во всяком случае, немного нашлось бы мужчин в округе, которые удержались бы на ногах после такого удара. А однажды – это было года четыре назад – О’Нил ухитрился с первого же выпада сломать своему противнику челюсть, причём, в трёх местах сразу. Хорошо ещё, что рядом оказались свидетели, которые смогли подтвердить: потерпевший сам, первым, затеял ссору, переросшую затем во взаимную потасовку. Тем не менее, пришлось немало отстегнуть и самому потерпевшему, и свидетелям, и даже судьям, чтобы дело это не перешло в высшие судебные инстанции.

А эта тоненькая, хрупкая на вид молодая женщина, чуть покачнулась и только. А потом…

В бездонных голубовато-зелёных глазах рабочей жены сверкнул вдруг какой-то потаенный огонёк, поднеся руку к виску, женщина осторожно притронулась к повреждённому месту тонкими нежными пальцами.

– Когда я жила во дворце, – медленно, почти по слогам проговорила она, и О’Нилу вновь послышались в голосе рабочей жены какие-то новые, совершенно незнакомые нотки, – ни один из мужчин, никогда… пальцем даже не осмеливался прикоснуться…