Сергей Серегин - Чевряки. Полешки. Заступы

Я схожу с ума и понимаю это предельно ясно – так, как осознают, например, свою скорую кончину старые больные кошки и забиваются по углам, только бы не смердеть у всех на виду. Я – огромный колокол, раскачиваемый десятью глупцами – каждым в свою сторону. Я хотел бы быть соловьём, но пожинаю плоды своей нерешительности, своей глупости и мелочности. Я – призрак Бог знает какого покойника, и поэтому, может быть, мне несложно признаться во всём сказанном, ведь я только и ищу, наверное, что утешение и оправдание для себя самого.

Меня охватило состояние того ненастного счастья, в котором здоровый человек не может, да и не имеет права пребывать. Всё потому, что он, здоровый человек, между слепотой и безумством, к своему счастью, выбрал первое. А нам, дуракам, избравшим путь безумств, остаётся только и радоваться той жалкой радостью идиотов, что мы «умнее и лучше других». Какой дурак! И я не буду об этом много говорить, ибо только и только идиот убеждён в том, что все, кроме него, идиоты.

Мне, осознающему всю гибельность своего положения, единственно и остаётся, что сочувствовать себе во всём или даже пытаться вызывать это сочувствие у других. А зачем ещё, по-вашему, я писал и пишу стихи? Такая нелепая причина, правда? Я никогда не желал превращаться в какого-нибудь Тинякова и обсасывать свою собственную никчёмность, но я, похоже, только этим и занимаюсь. Разве что без его былой удали. Но, впрочем, это не исповедь, и я о многом солгу в последующих строках.

Клопы

Я сидел в поезде, лицом против движения – так почти не слепило солнце. Ехал я домой, в столицу. В общежитии травят клопов. Пришлось отправиться к родителям – на несколько дней. На мне длинное серое пальто, белая рубашка и широкие бежевые брюки – весьма заурядно. Просто я стараюсь быть похожим на хулиганистого интеллигента.

Конец апреля. Нас ждёт археологическая практика, а затем – сессия. Стоило бы, конечно, уже начать подготовку, но это так тяжело и муторно.… Не сами предметы, конечно, нет – труднее их мысль о том, что бы я просто взял в руки книгу. Даже одну. Смешно, но как есть.

Меня снова мучают зажимы в мышцах – до судорог. Не могу ни на чём сфокусироваться. Только поймаю какую-нибудь мысль, может быть, важную, как тут же заноет мышца руки, ноги, спины, шеи, в очередной раз вынуждая меня совершать болезненные движения. Я пытаюсь отвлечь себя лесом в окне. Неудачно. Ничего не получается, да и любимая музыка тоже ничуть не помогает.

В тамбуре курили. Я сидел у дверей, так что почувствовал горько-пряный запах, даже не посмотрев в их сторону. Может мне тоже пойти покурить? Людей в вагоне-то не очень много, так что…

Вдоволь надымив, я присел на то же место. Никотин дал мышцам расслабиться – зажимы больше не мучали, и я заскучал, смотря в окно. Деревни и реденькие лесопосадки сменились частой городской застройкой. Мы уже не так далеко – узнаю знакомые станции. Ну и зачем я пошёл курить? Всё равно ведь через полчаса буду на перроне. Бог с ним.

И точно – через полчаса я вышел на площадь. Тут и там кружились автобусы и маршрутки – глаза разбегаются. Люди снуют по тротуарам, суетятся на остановках, кричат что-то невнятное друг другу. И эти крики особенно раздражают – всякий возглас я принимаю на себя, словно каждый прохожий здесь вдруг захотел мне что-то высказать – всю злобу, гнев, недоумение из-за упущенного автобуса…. Да почему они на меня так смотрят?! Нет, я и хоть люблю внимание людей, и даже порой упиваюсь им, но сейчас-то что они во мне увидели?

Помню, в детстве я боялся выйти на улицу в чем-то, что хоть немного обратит на себя липкие взоры прохожих. Потом же, когда стал чуть старше, я сделал своим преимуществом пристальное внимание окружающих, но то детское наивное чувство всё же иногда вскипает во мне. Порой, бывает, выйду на улицу – солнце слепит; я одет во что-нибудь непримечательное, иду, курю. Кажется, ничто не может нарушить мой внутренний покой. Но вот, чуть пристальней всмотрюсь и с ужасом пойму, что меня самого рассматривают десятки глаз. «Господи! Ну зачем они это делают?!» – задам я себе глупый вопрос – «зачем?!». Откуда же берётся это тревожное чувство, если обычно я с нелепой надменностью сношу все эти взгляды незнакомых мне людей?