Денис Леманн - Четыре зимы

В действительности

всё иначе,чем на самом деле

(Антуан де Сент-Экзюпери)

Старая веранда скрипела под легкими порывами ветра, словно напоминая о каждом прожитом годе. Заросший сад перед домом дышал ароматом спелых яблок и увядающих роз – последних вестников уходящего лета. В воздухе витала та особенная тишина, которая бывает только в преддверии осени, когда природа задерживает дыхание перед долгим зимним сном.

Маркус сидел в своём кресле-качалке, в котором за десятилетия образовались глубокие потертости на подлокотниках – отпечатки его привычки теребить дерево, когда мысли становились слишком тяжёлыми. Его крупные, покрытые сетью морщин руки медленно гладили резные узоры на ручках кресла – когда-то острые и четкие, теперь сглаженные временем, как и его собственные черты. Часто, в этом кресле он погружался в собственные мысли, которые, как ему казалось, живут вне времени.

Солнечный луч, пробивавшийся сквозь листву старого клёна, дрожал на его коленях, будто пытаясь разогнать осенний холод. Густой дым от вересковой трубки вился причудливыми кольцами, растворяясь в воздухе вместе с нотами "Weight of love" – той самой пластинки, что играла в их первую ночь с Молли. Это была ее любимая песня, а вскоре ее полюбил и Маркус. До боли знакомая мелодия, стала мостом в его собственные мысли. Игла поскрипывала на заезженной дорожке, а в такт ей скрипели половицы под размеренным покачиванием кресла. Он закрыл глаза, и перед ним поплыли образы. Не просто воспоминания – живые, дышащие картины прошлого. Вот она, Молли, кружится в луче света, её темно-русые волосы рассыпаются в воздухе, а голубой шёлк платья шелестит при каждом движении. Вот её смех – звонкий, как хрустальный колокольчик, который он слышал даже во сне все эти годы. Пальцы сами потянулись к карману жилета, где уже тридцать лет лежал тот самый розовый мишка – потрепанный, с выцветшей ленточкой на шее. Грубая ткань игрушки под подушечками пальцев вызывала ту же боль, что и в тот день, когда он в последний раз видел слёзы в её глазах.

На столике рядом, отражаясь в полированной поверхности, стояла фотография в серебряной рамке – вся семья в сборе: он, Саманта, их сын Ричард с женой, маленький Тимми. Казалось бы, идеальная картина счастья. Только почему же тогда в отражении он видел совсем другое – пустой стул рядом с собой, который никто не занимал все эти годы? Пластинка, дойдя до финальных аккордов, замолчала с тихим щелчком. Внезапная тишина оказалась оглушительной. Маркус вздрогнул, словно очнувшись от долгого сна, и потянулся за пледом – клетчатым, шершавым на ощупь, подарком сына в прошлом году.

Где-то в саду упало яблоко, глухо стукнувшись о землю. Ветер донес до него аромат спелых фруктов и горьковатый запах увядания. Он накрылся пледом, позволив теплу разлиться по телу, но знал – эта пустота под рёбрами, этот холодок тоски никогда не исчезнет. Не сегодня. Не в его шестьдесят два. Маркус задремал. Воспоминания закрутились, как когда-то он, в танце с Молли

Январь 1920 года

Газетный лист шуршал в дрожащих пальцах. Маркус в пятый раз перечитывал объявления, обводя кружком подходящие варианты. «Требуется официант в кафе» – его ручка замерла на этом объявлении. Он набрал номер, договорился о встрече и, не откладывая, вышел из дома. У Маркуса на душе было странно приятное ощущение, в ногах легкость и они вели его туда, судьба была рядом

Кафе «Тёплая река» пахло свежей выпечкой и только сваренным кофе. Первое, что он увидел, переступив порог – знакомую фигуру за стойкой.

– Ну надо же, Маркус! – раздался радостный возглас.

Это был Джек, его бывший напарник из кафе «Старая пристань». Они обнялись, похлопали друг друга по плечам. В этом кафе они проработали много лет, часто встречались после работы и были сильно опечалены, когда их любимое кафе закрылось.

– Ищешь работу? – спросил Джек, потирая бокал.