Елена Морскова - Частица Бога

"Все страны граничат друг с другом, и только Россия граничит с Богом".

Австрийский поэт Райнер Мария Рильке

Ранняя весна до боли похожа на позднюю осень, которую я теперь ненавижу всем сердцем. Если было бы возможно навсегда искоренить из моей жизни оба эти времени года, я бы непременно нашел способ это сделать. Именно из моей жизни или из того, что в ней осталось после смерти моих любимых девочек. Сейчас, спустя полгода кажется, что я тоже умер там, вместе с ними, на трассе М 5, переломившей весь мой мир на «до» и «после». «После» … Что может быть хуже в жизни человека, потерявшего семью, чем ежедневное «после». Когда ты знаешь, что каждый прожитый тобой день, лишь момент бесконечной пустоты, которая навсегда заполонила твое сердце.

Наверное, я сижу в машине перед кладбищем уже не первый час, но я как обычно не замечаю этого. Прийти к могилам жены и дочери, это как признать самому себе, что Ирины и Анечки больше нет в этом мире. А я совершенно к этому не готов. Мой мозг просто отказывается принять эту реальность. А сердце продолжает любить и ждать, что вот, именно сегодня, именно сейчас дверь нашей квартиры откроется и я услышу голоса моих веселых девчонок.

– Здорово, Нестеров, – кажется я опять был где-то далеко, что не сразу понял, как ко мне в машину подсел полковник.

– Привет, Гриш, – и я пожал его мокрую от дождя руку.

– Дождь лупасит, будь здоров, – выдал мне он. – А ты сухой, брат. Давно сидишь?

Я пропустил его слова мимо и протер от влетевших капель дождя стекло маленьких фотографий моих девчонок на приборной панели. Когда-то давно Ирина клеила сюда иконку, для оберега на дороге. Но «после» … После я ее выкинул. Зачем мне верить в «ТОГО», кто так легко смог лишить меня самого дорого в этом мире. И теперь на этом месте я храню маленькие фотографии тех, кого я действительно люблю.

– Кирь, может еще передумаешь? Нам в управление придется туго без тебя, – мой старый товарищ снова вырвал меня из моих мыслей.

Гришку я знаю еще с Оренбургской кадетки. Жизнь ни раз сводила нас вместе и разводила по разным уголкам страны. Но в итоге мы все же оказались в главном управлении вооружения Вооруженных Сил РФ.

– Я когда-то менял свое решение, Гриш? – он словно задел меня за живое и мой градус негодования мгновенно стал возрастать. – Такие как мы, Гриша, нужны на передовой! А мы спрятались в своих кабинетах, как мыши по норам, и ждем, кто страну от нечисти прикроет!

– Не кипятись ты, – одернул меня мой товарищ. – О стариках подумай. Они уже, итак, потеряли дочь и внучку.

– Им больше нечего терять, Гриш. Я им не сын. И никогда не был. Если бы я был им сыном, я бы поехал тогда с Ирой и Анечкой, в Оренбург, и никакой бы аварии не было. Либо вообще лежал сейчас вон там, на кладбище, рядом с моими, – раздражался я. – А если бы я и был им сыном то, чтобы это меняло? Я человек военный, куда пошлют, там и воюю!

Этот разговор все больше и больше раздражал меня. Туманов, напоминал мне безжалостного хирурга, который резал меня на живую, надавливая при этом еще на самые больные точки. Он, никогда не имеющий семьи, был просто не способен понять меня. Он всегда жил только для себя и карьера была главной целью в его жизни. Поэтому он стал полковником, а я был только капитаном.

В воздухе повисла тишина, нагнетая какую-то неловкость и напряжение между нами. Дождь продолжал барабанить по лобовому стеклу и по крыше машины, но уже с меньшей силой. День неуклонно подходил к концу, а я все еще не мог решиться на последнюю встречу с безмолвными могильными плитами, на которые я изредка приносил желтые розы и розовые тюльпаны.

«Последний раз я прихожу сюда сам, – думал я. – В следующую нашу встречу, я буду уже вместе с вами».

– Мы с генералом переговорили по твою душу, Кирь, – осторожно продолжил разговор Григорий, после затянувшейся, между нами, паузы. – В зону СВО ты идешь в составе командующего спец группой.