Владимир Бойкo - Часовая башня
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,– плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Александр Блок.
Книга первая. Память.
Часть I. Бегство.
Глава I. Марфа.
– Однако, как же тут хорошо!
– Где же маман? Это всё та же Балтика. Маркизова лужа. Что в Питере, прости Господи, что здесь, в Финляндии. Один чёрт!
– Алекс, милый, я бы очень хотела попросить тебя, никогда при мне не упоминать этого ужасного зверя.
– Ах, как вы падки на забытые Богом места. Неужели вам здесь нравится! В глуши, вдали от столицы. Впрочем, сколько вас помню, всегда тянуло в деревню. Видимо дедушка больше отразился в вашем характере, чем бабушка Клара Александровна.
– Ах, мои мама с папой рано нас покинули. Впрочем, дед держал вас на руках в первые дни безмятежного существования на этой грешной земле.
– Позвольте мне не выслушивать уж в который раз всю эту милую, с вашей точки зрения историю.
– Ну, хорошо, хорошо. Отсидимся здесь пару месяцев, а, затем примем решение о дальнейшем приюте. Но, честное слово, не понимаю вашей неприязни к здешней природе. Ведь это так мило, когда дует ветер, и солнце в одно мгновение закрывается в небе облаками.
– Право, даже и не собираюсь оспаривать ваше мнение. Моё же знаете прекрасно. И стоило сидеть до последней минуты в революционном Петрограде, ради того, чтоб в итоге всё равно покинуть его. Слава Богу, по папиной настоятельной просьбе вы перевели ещё пару лет назад свой капитал в Швейцарский банк.
– Но, как же Рябиновка, и потом, квартиры в Киеве. и Санкт-Петербурге. Всё потеряно! – прикрыла глаза ладонью.
Сидела в вольтеровском кресле, что стояло у самого окна, в которое отчётливо виднелась часовая башня, бывшая колокольня старого кафедрального собора и соседний, маленький дворик без единого деревца, лишь с небольшими кустиками, вылезшими словно из-под цоколей старых зданий, замыкавших его в себе. Где-то высоко-высоко проплывали облака. Белые, всклокоченные, быстро уносимые северным ветром в сторону моря. Была осень.
– Здесь всё шло к этому. Но, право же, как мы были глупы, надеясь на лучшее. Оно, если и наступит теперь, только там, где нет большевиков, – подошёл к матери, но взгляд его был где-то далеко за окном. Со спины, фигурой напоминал Петра 1, каким изображали на тех картинах, кои говорили о его намерении построить на болотах этот проклятый город, что теперь так ненавидел Алекс.
– Впрочем, если ты так настаиваешь, мы можем продать эту квартиру и купить в Гельсингфорсе.
– Как же вы не понимаете, бежать нужно, как можно дальше от этой нечисти, отнявшей у нас практически всё. И, сами деньги тут не при чём. То, что большую часть удалось спасти не так важно, как то, что мы потеряли Родину!
– Ах бросьте! Бросьте Алекс! Ваша малая Родина Германия.
– Когда началась эта героическая, – сделал особый акцент на этом слове, – …война с Вильгельмом, тогда и следовало бежать из России.
– Но, наши корни утеряны. Ещё при Петре твой предок пришёл к нему на службу став морским офицером, дослужившись до высоких чинов и положения в обществе.
– Я присягал царю, и, кто бы мог подумать, что так всё сложится в этой бескрайней стране. И, сейчас, когда наш крейсер стоит на рейде в Гельсингфорсе, я всё ещё на службе у царя, который отрёкся от своего престола.
– Может Финляндия всё же обретёт независимость, став республикой, и ты останешься на флоте. И мы будем жить в этом тихом городке.
– Не думаю, что удастся спасти флот. Матросы бунтуют и мне нежелательно появляться на корабле, там полная анархия. Впрочем, пока ещё есть хоть малая надежда, буду оставаться рядом со своим крейсером. А, пока, надо сходить отметиться в местной комендатуре. Я ведь прямо с поезда к вам. Давно не виделись.