Вольдемар Балязин - Царский декамерон. От Николая I до Николая II

27 ноября 1825 года великий князь Николай Павлович, получив извещение о смерти Александра, в тот же день созвал Государственный совет, который согласился с тем, что престол должен перейти к Константину. И Николай, первым из присутствовавших, принес присягу Константину, а на следующий день был издан указ о повсеместной присяге новому императору. Однако Константин решительно отказался от престола, заявив, что императором он признает Николая и присягает ему на верность.

Пока курьеры носились между Варшавой и Петербургом, отношение к произошедшему было неоднозначным – Москва 30 ноября присягнула Константину, а в Петербурге дело отложили до 14 декабря. По-разному восприняли вопрос о престолонаследии и в провинции.

12 декабря Николай получил от Дибича письмо из Таганрога, где подробно рассказывалось о заговоре в армии и созданных там тайных обществах. Отношение Николая к этому сообщению оказалось диаметрально противоположным тому, какое проявил Александр, оказавшись в аналогичной ситуации тремя годами раньше. Ко всему прочему, в этот же самый день к Николаю явился поручик лейб-гвардии Егерского полка Л. И. Ростовцев и предупредил о готовящемся вооруженном выступлении в столице, не называя, правда, имен заговорщиков.

Николай немедленно познакомил со всем этим Санкт-Петербургского Военного губернатора М. А. Милорадовича, начальника штаба Гвардейского корпуса А. Х. Бенкендорфа и князя А. Н. Голицына, одного из трех доверенных лиц Александра I, посвященного в тайну пакета, хранящегося в алтаре Успенского собора. Как только совещание закончилось, из Варшавы прибыл курьер, привезший письмо от Константина с окончательным отказом от трона.

На следующий день, 13 декабря, был составлен манифест, помеченный, впрочем, 12 декабря, о вступлении на престол Николая I. В манифесте приводились и основания этого решения – воля Александра, высказанная и зафиксированная им в октябре 1823 года в известном письме, оставленном в Успенском соборе. Кроме того сообщалось и о ряде писем Константина, Николая, о грамотах Александра и Константина, где наследником престола признавался Николай, а цесаревичем его старший сын Александр.

О том, что Александр стал цесаревичем, сообщил семилетнему мальчику флигель-адъютант Николая А. П. Кавелин. Мердер, присутствовавший при этом, вспомнил, что когда Кавелин зачитал Александру официальный текст Манифеста, впечатлительный и сентиментальный мальчик заплакал.

Присяга Николаю началась утром 14 декабря. В семь часов утра присягнули Сенат и Синод, а чуть позже начали приводить к присяге и полки петербургского гарнизона. Этим-то и воспользовались члены тайных революционных организаций и объявили верность ранее принесенной присяге, – государю императору Константину Павловичу, а обнародованный Манифест от 12 декабря, – противозаконным. Первым вышел из казарм лейб-гвардии Московский полк, а следом за ним – лейб-гвардии Гренадерский. Чуть позже – часть морского Гвардейского экипажа. Все эти войска сошлись на Сенатской площади и к ним примкнули офицеры некоторых других полков, а также немало сочувствовавших штатских.

Узнав о начале мятежа, Николай и Александра Федоровна уединились в церкви Зимнего дворца и там на коленях у алтаря поклялись умереть на троне. Николай говорил потом, что он примирился с мыслью о возможной скорой смерти, но высшее внушение говорило ему, что у него нет права оставить престол, – так, во всяком случае, рассказывал царь писателю и путешественнику маркизу де Кюстину в 1839 году.

Николай, выйдя из церкви, оставил Александру Федоровну в глубине дворца, а сам возглавил действия по подавлению мятежа, быстро и энергично мобилизовав почти все другие воинские части столичного гарнизона. Пока мятежники неподвижно стояли, выстроившись в каре, Николай сосредоточивал против них и конницу и артиллерию, послав сначала на уговоры любимца солдат, соратника Суворова и Кутузова, храбреца Милорадовича. Опасаясь, что Милорадович может увлечь солдат за собой, отставной поручик П. Г. Каховский, пришедший на площадь с Гвардейским экипажем, смертельно ранил Милорадовича и вслед за тем – командира Гренадерского полка полковника Стюрлера. Когда Милорадовича отнесли в подъезд одного из домов, он спросил хирурга, вынувшего из его тела пулю: – «Ну что? Пистолетная, или ружейная?» И когда хирург ответил: – «Пистолетная», – Милорадович улыбнулся, довольный: «Я так и знал, – солдат не стал бы стрелять в меня». Умирая, Милорадович велел всех своих крестьян отпустить на волю.