Ника Чернорукова - Бурчик

Даша безмерно любила своего деда. Не как любят взрослые – размеренно, сдержанно, с оглядкой на время. А по-детски – ярко, безоглядно, всем своим существом. Любила так, будто он был её тёплым солнцем, единственным источником света в ее, еще детском, мире, где всё чаще сгущались серые тучи. И дед отвечал ей тем же: светился в её присутствии, будто часы его жизни вдруг начинали идти вспять. Разве могло быть иначе? Ведь она – его единственная внучка, поздний подарок судьбы.

Трое сыновей и одна дочь – таков был его урожай на ниве родительства. Но только дочь, Дашина мама, подарила ему возможность стать дедушкой не по возрасту, а по-настоящему – с бантиками, вареньем, совместными рассветами у реки и длинными вечерними рассказами о былом.

В это лето Даша приехала к нему на каникулы – как всегда, с рюкзаком, и светом в глазах, в котором дед видел себя молодым. Она только что перешагнула порог детства: из младшей школы – в среднюю. Сердце её прыгало от предвкушения – вот-вот начнутся новые предметы, появятся взрослые слова, научные термины, ей откроются новые тайны, которых она жаждала сильнее, чем мороженого в жару.

Учёба – была её укрытием. Школа, как коробка с пазлами: беспорядочная, шумная, но Даша всегда находила в ней тот самый кусочек, который идеально вставал на место. Она любила учиться, но не любила тех, с кем ей приходилось учиться. Ее одноклассники казались ей безнадёжно глупыми – особенно мальчишки, вечно шумные, грубые, как необработанные камни. Да и девчонки не блистали умом. Она как-то пыталась существовать среди них, но, словно птица, случайно оказавшаяся среди рыб, чувствовала: это не её стая. Друзей у неё не было, и одиночество для неё стало не болью, а фоном – как дождь, с которым просто живёшь, не пытаясь остановить.

Родители были постоянно заняты – будто их жизнь была комнатой без окон, где всегда горел только один светильник – работа. Мама, когда-то внимательная и ласковая, теперь говорила на языке покупок, счетов и списков. Она больше не спрашивала, как дела в школе. Папа же вообще никогда не интересовался ее делами. Он жил как банкомат: деньги жене выдал – миссия выполнена. «Люди по-разному проявляют заботу», – однажды сказала мама, не отрываясь от телефона. – «Папа проявляет так». И в этих словах не было ни горечи, ни надежды – только усталость.

Зато дед Толя… Он был полной противоположностью. Словно летнее солнце после затяжной зимы – тёплый, живой, всегда рядом. Он знал, когда нужно молчать и просто посидеть рядом, и когда вдруг, словно по волшебству, превращался в великого сказочника с голосом, похожим на треск дров в печи. Он был для неё всем – капитаном, магом, проводником в таинственные миры. И она ловила каждое его слово, как ребёнок ловит снежинки языком: с восторгом, с жадностью, с верой в чудо.

Мама порой обижалась на него. Её голос в такие моменты становился колким, как острые осенние ветки.

– Он с ней, как с принцессой, – говорила она кому-то по телефону, думая, что Даша не слышит. – А нам, когда мы были детьми, даже сказки не читал. Наверное, пытается искупить свою вину…

Даша не понимала, за что можно винить дедушку. Разве может человек, который готовит на завтрак оладьи и делает из сосновых шишек крошечных зверей, быть плохим? Она не спрашивала. Она просто была благодарна, что мама каждое лето сажает её в автобус и шепчет перед дорогой: «Будь умничкой… И не забудь деду передать, чтобы не баловал тебя слишком сильно».

Даша обожала это время – когда мир становился простым, как вода из родника. Деревня жила по другим законам: утро начиналось с запаха печки, день – с похода в лес, вечер – с бесед на крыльце под многоголосое стрекотание сверчков.

Но особенно Даша любила, когда они с дедом надолго уезжали далеко в чащу. Там, среди мха и корней, он становился другим – сосредоточенным, молчаливым, почти священным.

– Видишь эту травку? – спрашивал он шёпотом, будто боялся разбудить лес. – Это зверобой. От тревог помогает.