Рамиз Гаралов - Брешь в стене

Герострат, дубль два

No, I’m in touch with humanity.

«American Psycho»

Я стоял на заплесневелом балконе своей квартиры, находящейся на девятом этаже неказистой панельной многоэтажки. Многоэтажка была старая, конца семидесятых годов прошлого века. Я был моложе, родился в середине девяностых, и вид у меня был куда свежее, во всяком случае я пока не просился под снос.

Внизу передо мной открывалась довольно обычная панорама на оживленную улицу. Как я читал где-то (по-моему, это была какая-то затасканная брошюрка про современное искусство): beauty is in the eyes of the beholder. А смотрящим я был внимательным: за пару лет неустанных и скрупулезных наблюдений картина, ежедневно открывающаяся моему взору, успела обрасти и обогатиться деталями; казалось, я собирал по кусочкам гигантский, одному мне ведомый паззл, который отродясь никто еще не собирал – даже у меня было мало на это шансов. Мне нравится сам процесс погони за неуловимым; the chase is better than the catch – как пелось в одной старой заводной песенке моего детства у Scooter.

Само мое нахождение сверху давало мне неоспоримые и явные преимущества; я мог спокойно и не торопясь свысока (в прямом и переносном смысле) наблюдать за теми, кто внизу. Я чувствовал свое умственное превосходство над этими пигмеями и упивался им; эти людишки прямо у меня на ладони. Они казались такими малюсенькими и ненужными со всеми своими заботами, проблемами, мечтами и грезами. Простой неприглядный люд: ам-хаарец, так на староивритском во времена Иисуса уничижительно называли простолюдинов. Как раз-таки Он в них души не чаял; возился с ними, наставлял их и утешал. Я немного из другого теста. Однажды мне приспичило приобрести бинокль. Когда я попросил об этом своего кореша Ахмеда, работающего в органах, он немного удивился. «А на кой черт он тебе сдался, у тебя симпатичные соседки поблизости?» Короче, он снабдил меня армейским биноклем, весьма, кстати недурным, и наотрез отказался брать деньги, которые я и сам не очень-то горел желанием отдавать.

С тех самых пор одна из моих любимейших забав – это наблюдение за тем или иным прохожим сквозь увеличительные линзы. Выбираю подходящую мишень, пока она проходит от одного конца улицы в другой. Это занимает у нее около минуты; примерно столько же времени нужно мне для вынесения окончательного вердикта. Я откладываю в сторону бинокль и говорю (к примеру): «Олух!», после чего с довольным видом и с чувством выполненного долга удаляюсь с балкона.

Было около семи вечера, и я дежурил возле кастрюли с сосисками, которые вот-вот должны были свариться. После этой моей скромной вечерней трапезы я решил заварить чаю; к восьми часам вечера меня должна была навестить Мари. Вообще-то ее звали Марьям, но после того, как пару лет назад мы познакомились и поняли, что оба без ума от французской литературы и вдобавок ко всему оба недурно владеем французским, я подумал, что раз так, то сам бог велел звать ее Мари. Ей это нравилось, она сказала, что даже начала ощущать себя героиней романов. Разумеется, французских.

Чайник тем временем закипел и начал гудеть; гудели и мысли в моей голове – я вспомнил, что ничего не купил из еды на вечер. Собирался заказать для нас две пиццы доставкой, но не стал этого делать: раз она придет к восьми, то, скорее всего, уже успела отужинать. Но вот десерт какой-нибудь надо было взять. Не подумайте, что я жлоб. Боже упаси. Просто у меня не самая высокая зарплата, как это часто бывает у офисных крыс, дружно попавших в коллективную мышеловку под названием “работа”, к числу коих я имею несчастье принадлежать. Да уж, к моим тридцати годам можно было бы добиться большего.

Я вышел из кухни и направился в гостиную, а оттуда ненадолго перекочевал в спальню. Квартира моя, как вы уже догадались, не могла похвастаться особой роскошью. Она состояла всего из двух комнат и успела уже порядком мне осточертеть. Вдобавок ко всему она уж точно никак не могла ассоциироваться со словом «уют». Паркет на каждый мой шаг отзывался неприятным скрипом, как бы выражая недовольство тем, что я на него ступаю.