Илья Коган - Бремя завета. Три под одной обложкой

Мне было хорошо. Я не то дремал… не то блуждал на краю реальности. Ровно гудели турбины. Далеко внизу неподвижно висели ватные облака. Самолет летел в Израиль.

Голос звучал где-то внутри головы. Я оглянулся – в салоне все мирно дремали. А вот за стеклом иллюминатора мелко семенил по безвоздушному пространству ветхий старикан в застиранном балахоне. Он укоризненно простирал ко мне палец и шевелил губами, отчего под черепом у меня грохотала какая-то несусветная чушь:

Старичок приплюснул лицо к иллюминатору, и оно подернулось туманом и мелкими капельками слюны:

– Поистине буду помнить все дела ваши!..

– Кто ты? – спросил я оробело.

Старичок оторвал от ватного облака хороший клок и подложил под себя. Судя по всему, приготовился к долгой беседе.

– Амос мне имя. Я был пастух и собирал сикоморы. Но Господь взял меня от овец, и сказал мне Господь: «иди, пророчествуй к народу Моему, Израилю». Буди живых, доколе не исполнят они Завет, заключенный со Мною!».

– вспомнил я Пушкина.

А старичок продолжал:

– Мошол-мехалей! Ты летишь на землю твоих отцов. Здесь ты должен взвесить жизнь свою на весах Завета!

Какие весы?.. Какой Завет?.. Я летел в гости к брату. А отцы мои родом из Александрии. Но не из той, что в Египте, а из той, что недалеко от Херсона… И не этому старику взвешивать мою жизнь! Чем дольше я смотрел на него тем больше убеждался: где-то я его уже видел!..

…в Кунцеве вскоре после войны.

Жили мы тогда бедно, по карточкам. Помню вечер, когда мама плакала, глядя в темное окно: «– Нечем мне кормить вас!..». И помню день, когда я был дома один и радио орало во всю мочь. И я не услышал стука в дверь. А когда обернулся, на пороге стоял… вот этот самый старикан. Он водил рукой по притолоке в поиске… чего? Выключателя?.. Потом он не попросил, а просто приказал мне напоить его чаем. И положил в стакан один… два… три… четыре куска сахара! Он пил чай, прихлебывая, и внушал мне, что дом еврея должно защищать Божье слово. Теперь-то я понимаю, что он говорил о мезузе и о кусочке Торы, который хранится в ней.

«…и будут слова эти, которые Я заповедаю тебе сегодня, на сердце твоем… и будут они украшением над глазами твоими, и напиши их на косяках дверей дома твоего и ворот твоих»…

Но тогда я слушал его и не слышал. Я все считал про себя: один… два… три… четыре куска!..

– А ведь я приносил тебе слово Завета! – упрекнул меня старик…

– Четыре куска сахара! – не мог успокоиться я. – Мама разрешала нам с братом класть в стакан только один кусок! Сахар же был по карточкам!..

– Я вознес тебя над временем, дабы узрел ты миг Дарования! Слушай!.. Смотри! – говорил я…

Он простер руку, и в сумеречном небе я увидел как будто бы кадр из фильма «Моисей»:

…гора горела огнём до самых небес, и была тьма, облако и мрак…

И голос старика был как голос диктора:

– Синай стоит в огне… земля дрожит… и Бог говорит с народом Израиля!

– Да не будет у тебя других богов! – машинально подхватил я. – Почитай отца твоего и матерь твою!.. Не убивай!.. Не прелюбодействуй!.. Не желай жены ближнего твоего… ни раба его, ни вола его!..

– Помнишь! Знаешь! – палец пророка вонзился в стекло. – Значит, не был мой глас вопиющим в пустыне!

Я не стал разочаровывать старика. Откуда ему знать, что каждую из моисеевых истин мне довелось открывать самому.

Но хорошего настроения как не бывало. Вместо сытого благодушия в голову полезли непрошенные воспоминания, как будто кто-то против моей воли листал подзабытые странички довольно-таки долгой и небезгрешной жизни…