Екатерина Широкова - Бракованное чудо

Выходило так, что последние лет пять я пропустила – ничего не помню, но за это время моя же семейная жизнь ничуть не разладилась.

Царёв выглядел на зависть – подтянутый, холёный. Уверенный. Он чуть наклонился, не отпуская руль, и небрежно коснулся моих губ, при этом с заднего сиденья послышалось сдавленное фырканье. Удивлённо обернулась и успела увидеть, как Алёнка деланно закатила глаза, но демонстративный жест скорее походил на привычку, чем на подлинное неодобрение. Царёв лишь усмехнулся, покосившись в зеркало заднего вида, и завёл автомобиль.

Да, эта дерзкая девчонка определённо была моей падчерицей, только с вытянувшимися конечностями и уже слегка наметившейся грудью, которую не скрывал даже унылый грязно-розовый балахон. Что же, оно и понятно, подросток. Получите-распишитесь. Её лучшие детские годы, когда мозг уже включили, а гормоны ещё нет, пролетели мимо меня. И даже вспомнить нечего – пустота.

– Везёт же им! – Алёнка сплющила свой нос о стекло, провожая взглядом старый фасад детского дома, окружённый молодой порослью. Похоже, пепелище не стали засаживать большими деревьями, ограничившись саженцами тополей, а само здание вообще не пострадало, это я как раз помню хорошо.

– Ну ты сказанула, – Царёв снисходительно улыбнулся, – правда хотела бы жить в детдоме, а не с нами?

– Круто у них, а ты просто никогда не пробовал настоящего мертвяка.

– Ещё чего не хватало!

– Помню-помню, ты же у нас весь такой правильный, с трудом выносишь монстров. Пора бы уже привыкнуть, что я не такая.

– Да я не в этом смысле, – Царёв раздосадованно посмотрел на меня, ища поддержки, но я не знала, что сказать, – и потом, мы же тебя возим сюда регулярно, значит у тебя такой же доступ к… Пище.

– Ага, конечно. Не говори о том, о чём не знаешь, – Алёнка сменила тему. – Представляете, Никита сегодня на ВДНХ залётного оборотня засёк, какая-то малолетка пыталась приставать к ребятам. Вообще такая наивная, думала, что кто-то клюнет на её жалобный вид. Наверняка не москвичка, у нас сейчас все знают, что при виде плачущей девочки народ просто ветром сдувает.

– А как Никита понял, что она не человек?

– Так видит, шарахаются люди, обратил внимание. Та нашла лоха и повела в кусты, даже не додумалась спрятаться получше. Вот деревня, небось прямо с вокзала. Почему они все прутся именно туда? Думают, где толпы, там никто ничего не заметит?

– Хорош пальцы гнуть, лучше расскажи, что там за оборотень такой.

– Да как обычно. Пацан думал, что ему свезло, а сам брякнулся со скамейки на газон и не дышит. Девочка сидит себе спокойно, ресницами хлопает, невинность изображает. Никита говорит, что парнишка потом встал, отряхнулся и дальше пошёл гулять. Повезло.

– Где она сейчас? Забрали её?

– Да, Никита позвонил дедушке. Отвезли в зверинец. А можно мне на неё посмотреть?

– Если твоя мама разрешит, – Царёв незаметно подмигнул.

– Она мне не мама, – довольно язвительный выпад, усиленный тычком в спинку сиденья.

– То есть тебе можно называть её мамой, а мне нельзя? Что за дискриминация такая?

– Ничего не имею против Федоры, пап, но когда ты так говоришь, не все понимают, о ком идёт речь, – Алёнка сделала страшные глаза и рассмеялась своей глупой шутке.

Царёв привёз нас на подземную парковку в Москва-Сити и пока мы поднимались на лифте, та успела ловко выпросить разрешение. Девушка на входе одарила Алёнку панорамой своих белоснежных зубов, а на меня посмотрела чуть ли не с благоговением, я даже поискала глазами какое-нибудь зеркало, чтобы проверить, всё ли в порядке.

– Федора Витальевна, вас уже ждут. Объект на месте.

Объектом оказалось щуплая и юркая девочка лет тринадцати, почти как Алёнка, только одета как попало – видно, денег в её семье отродясь не водилось.

Выглядела она чересчур тощей даже для подростка – ноги, как палки, и из-за этого колени напоминали диковинный чупа-чупс. Глаза наглые, но по тому, как цепко отслеживались малейшие мои движения, сразу догадалась, что девчонка чертовски напугана.