Вальтер Беньямин - Бодлер

Примечателен контекст, в котором богема упоминается у Маркса. Он причисляет к ней профессиональных революционеров-заговорщиков, о которых рассуждает в подробном анонсе мемуаров де ля Одца, полицейского агента, опубликованном в 1850 году в «Новой рейнской газете». Наглядно представить себе физиономию Бодлера – значит затронуть сходство, которое он обнаруживает с этим политическим типажом. Маркс описывает его следующим образом: «Подготовка пролетарских заговоров потребовала разделения труда; их участники делились на заговорщиков-любителей, conspirateurs d'occasion, т. е. рабочих, предававшихся этому лишь наряду с прочими своими занятиями, что посещали лишь собрания и пребывали в готовности по приказу главарей явиться к месту сбора, и профессиональных конспираторов, целиком посвятивших себя заговорщицкой деятельности и сделавших ее источником своего существования <…>. Жизненная ситуация этого класса изначально определяет весь его характер <…>. Его неустойчивое существование, в частностях более зависящее от случая, чем от его деятельности, его неустроенная жизнь, единственными надежными точками в которой оказываются питейные заведения – места встречи участников заговора, его неизбежные знакомства с разного рода сомнительными людьми определяют этот класс в ту жизненную сферу, которая в Париже именуется la bohème [богемой][2]»[3].

Кстати, следует заметить, что Наполеон III сам начинал восхождение к власти в среде, сообщающейся с только что обрисованной. Как известно, одним из инструментов его президентской власти было Общество 10-го декабря, членов которого, по словам Маркса, поставляла «вся та неопределенная, не имеющая границ, постоянно колеблющаяся масса, которую французы именуют la bohème»[4].

В период императорского правления Наполеон III продолжал оттачивать свои конспиративные наклонности. Непредсказуемые заявления и навязчивое стремление все засекретить, резкие эксцессы и непроницаемая ирония неотделимы от стиля государственной жизни Второй империи. Те же черты обнаруживаются в теоретических сочинениях Бодлера. Он излагает свои взгляды по большей части безапелляционно. Дискуссия – не его дело. Он избегает ее даже тогда, когда резкое противоречие между положениями, выдвигаемыми им одно за другим, требовало бы обсуждения. «Салон 1846 года» он посвящает «буржуа», выступая их апологетом, и при этом вовсе не в качестве advocatus diaboli [лат. адвокат дьявола, здесь: придирчивый критик, обвинитель]. Позднее, например, в своих выпадах против школы bon sens [здравого смысла], он характеризует «honnêté bourgeoise» [добропорядочных буржуа] и почитаемого ими нотариуса в тоне самого ожесточенного представителя богемы[5].

В 1850 году он заявляет, что искусство неотделимо от полезности; немного позднее он переходит на позиции l'art pour l'art [искусства для искусства]. И при всем том его столь же мало заботит понимание со стороны публики, как и Наполеона III, когда тот почти внезапно и к тому же за спиной французского парламента переходит от заградительных пошлин к свободной торговле. По крайней мере, эти особенности объясняют, почему официальная критика – и прежде всего Жюль Леметр[6] – так мало ощущала теоретическую энергию, скрытую в прозе Бодлера.

Маркс продолжает характеристику conspirateurs de profession [профессиональных заговорщиков] следующим образом: «Единственное условие революции для них – удачная организация затеваемого ими заговора <…>. Они падки до изобретений, обещающих революционные чудеса: зажигательные бомбы, сверхъестественные разрушительные машины, покушения, действие которых тем непостижимее и удивительнее, чем менее рационального лежит в их основании. Занятые подобным прожектерством, они не преследуют никакой иной цели, кроме ближайшей – свержения существующего правительства, – и полны глубочайшего презрения к теоретическому просвещению рабочих относительно их классовых интересов. Отсюда их не пролетарская, а плебейская злоба к habits noirs [черным сюртукам], к более или менее образованным людям, представляющим эту сторону движения, от которых они, однако, как от официальных представителей партии, никогда не могут стать совершенно независимыми»