Михаил Логинов - Битва за страну: после Путина

– И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью скоропостижно скончался президент России Михаил Викторович Столбов.

Диктор – небольшая, блондинистая девушка, немножко сонная, как и положено, для семи утра, прочла «текстовку» на автомате. Дрогнула лишь с последними словами, еще раз склонилась над бумажкой. Было видно, как шевелятся ее губы – читает опять, уже про себя. Поднимает голову, недоуменно оглядывает студию, ожидая то ли подтверждения, то ли опровержения.

Его не было. Оператор, похоже, растерялся не меньше. Камера отъехала. В кадре появился студийный работник, замерший в метре от стола ведущей. Потом дернулся, протянул руку, выхватил листок у дикторши, обалдело зашевелил губами.

Никто из пассажиров, коротавших время в зале ожидания областного автовокзала, не заметил ступора столичных телевизионщиков. Негромкие разговоры в очереди к кассе, вдоль фанерной стены, и на вытертых сиденьях замерли. Студенты из райцентров, мелкие коммивояжеры, пригородные работники, бабки, приехавшие в облцентр «за правдой», переглядывались, будто сосед мог подтвердить или отменить новость.

Дамочка средних лет не заметила, как дрогнул, наклонился стакан с растворимым кофе, и жидкость со злым грибным запахом потекла по белой куртке, закапала на грязный пол. Недоеденный бутерброд закачался в руке – то ли выпадет, то ли нет.

Кто-то из пассажиров услышал новость на пороге и так и замер, отворив и не закрыв дверь. Словно не знал, нужно ли теперь брать билет, ехать намеченным маршрутом. Морозный, злобный ветер прорвался в зал, обдал жгучей, беспощадной волной, от которой трясет даже в толстой шубе.

– Господи. Убили, – прошептала бабуся в пуховом платке.

Пассажир на пороге будто услышал новую информацию, шагнул вперед, и дверь звучно захлопнулась за его спиной.

Казалось, хлопок двери отозвался в студии. Паралич в прямом эфире прекратился. Кто-то ткнул нужную кнопку, запустил следующий ролик новостной передачи – о фестивале шоколадных пирожных в старинном бельгийском городке.

С начала этого года Джульетта взяла дурную привычку – будить именно Славку. Собаченция понимала: утренней прогулки проще всего добиться от него.

– Мне же ко второму уроку, – вяло возмутился Славка, когда животное стянуло на пол одеяло. Но Джулька уже оттащила одеяло к порогу. Чтобы его вернуть, пришлось прочапать босыми ногами по прохладному ламинату, а как тут не проснуться?

– Слав, погуляй, – донесся заспанный мамин голос.

Конечно, можно возмутиться, покачать права – чего это и в среду гулял два раза, и вчера три раза гулял, и сегодня должен? Но Славке хватило ума сообразить: качать права придется лишь перед Джуль-кой. Так безопасней.

Мама, сколько не проси, встанет лишь за пять минут до подъема папы. И сразу поспешит хлопотать на кухню, готовить завтрак. Папа с Нового года стал нервным и злым. На маму кричит, Славку обещает пришибить, Джульке однажды дал пендель. Бывало, пьяный приходил, еще злее злого – мама молила, пока не уснет, даже в сортир мимо кабинета не ходить, на балконе пописать, коль невтерпеж.

Так что папа утром Джульку не выведет. И мама не погуляет, пока не чмокнет папу в прихожей и пожелает удачи в «проклятом департаменте», как с прошлого декабря говорит папа. Поэтому брать поводок и идти во двор – Славке.

Он вздохнул, оделся, вышел в коридор. Заглянул на кухню – подсластить утреннюю невзгоду шоколадным трюфелем. Телик светился без звука. На папу нынче не угодишь, то озвереет на передачу, то рявкнет: «Чего выключила?! Я должен знать, когда пора сушить сухари!».

На автомате Славка взял пульт, добавил громкость. Шли новости.

– …которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ»…

Славка слушал секунд десять. Потом кинул на стол неразвернутый трюфель и, забыв положить пульт, помчался будить отца.