Ирина Лобусова - Без суда и следствия

Помню, как лицо выступает из мрака комнаты, и приглушенный свет торшера кажется бледным пятном. Склонившись, Андрей рассматривает лежащий на коленях рисунок, проводя пальцем по четким, выверенным линиям, наслаждаясь гармонией цвета и формы.

– Иди сюда!

Мои руки в мукé – пытаюсь соорудить что-то съедобное на кухне. Я нахожусь там последние два часа и считаю это место весьма скучным. Я – обычная женщина, которой не очень повезло с мужем. Впрочем, я никому (даже себе) в этом до конца не признаюсь… Меня зовут Татьяна Каюнова (по мужу), и, хоть я ношу его фамилию, отличаюсь весьма критическим взглядом на собственную семейную жизнь.

– Посмотри на этот рисунок.

Я отряхиваю руки и спрашиваю:

– Твой? – Хотя сама прекрасно вижу – для него рисунок слишком хорош. Но я не могу так не спросить.

– Разумеется, нет! Нравится?

– Не знаю… Какая-то чушь… Кто автор?

– Рисунок мальчика из моего класса.

– И сколько лет мальчику? Тридцать?

– Девять. Ему действительно девять лет. Зовут Дима Морозов. Ребенок из неблагополучной семьи. Отца нет, мать – вечно пьяная шлюха, из самых дешевых. Скорее всего, ребенок вырастет – и тоже станет таким, как они. Он потрясающе талантлив. Если б ему повезло родиться в богатой семье, из него бы сделали вундеркинда. Возили бы по заграницам, увешивали бы призами конкурсов… А так… Так он шляется по подворотням, сигареты переводит пачками и первый раз покурить траву попробовал лет в шесть. Смешно, да? Того, чем одарен этот мальчик в девятилетнем возрасте, многие не могут добиться даже к сорока годам. Но для всех это очередной злобный зверек, выросший на помойке и скалящий острые зубы. Да он и со мной себя так ведет иногда. Хотя я, пожалуй, все-таки единственный человек, которому он доверяет.

– И что ты собираешься делать?

– Уже сделал. Выставил его рисунки в «Инстаграме» и «Фейсбуке». Ты себе не представляешь количество лайков и подписчиков! Народу нравится. Никто не верит, что ему 9 лет. Знаешь, я его очень люблю. Вот чуть погодя выставлю рисунки в галерее, мне плевать на коммерцию. У него должно быть будущее. А дальше – увидим. Надеюсь, я не дам ему пропасть.

– Этот рисунок возьмешь?

– Я его уже взял. Остальные – на таком же уровне. Нет, ты только посмотри на эту линию, ведь она…

Помню, как из темноты выступало лицо, в приглушенном свете торшера казавшееся совсем бледным. Голова болела ужасно, и я встала с кровати, чтобы принять таблетку, а потом вновь свернулась клубочком на простынях, еще хранящих тепло моего тела. Накрылась одеялом до подбородка, и внезапно мне захотелось стать как можно меньше, превратиться в ребенка, за которого отвечают другие, чтобы полностью избавиться от чего-то очень страшного, черной тенью нависающего надо мной. Захотелось лежать так – в спокойствии, тепле и уюте – всю жизнь, в этой полутемной комнате, и не подниматься больше, не становиться собой, не слышать, не видеть, не чувствовать. На душе было так гадко, что еще немного – и я заскулила бы, как потерявшийся щенок, который ищет, но не может найти бросивших его хозяев.

Звонок мобильника прорезал окружавшую меня тишину.

– Привет. Ну, мадам, я вас вчера видел – об-балдеть можно! Ты была похожа на чудо природы. Естественно, когда ты без супруга. Вот почему твоему мужу так повезло, скажи, а?

– Не болтай чушь!

Это был Димка с моего «Городского телеканала».

– Я тебя разбудил?

– Нет.

– Поздравляю – после передачи Филипп рвет и мечет!

– Передай, что ему вредно смотреть телевизор. Кто вообще сейчас смотрит телевизор? Твой Филипп – динозавр!

– Он тебя ревнует – во-первых.

– Дима, ты глуп.