Геннадий Прашкевич - Белый мамонт (сборник)

Школа переводов с неандертальского еще не создана.

Существуют только отдельные попытки. Их пока немного.

Замечено, что история мирового искусства похожа больше не на гигантскую лестницу, ведущую всё ввысь и ввысь, лестницу, каждая ступень которой все более и более совершенна, а, скорее, на бесконечную горную цепь, – отдельные снежные вершины её образуют единую, невероятную по своей красоте панораму.

Но и самые большие вершины рушатся, уступают неумолимому времени.

Силы природы и социальные катаклизмы постоянно вмешиваются в жизнь искусства. Многие вершины, казавшиеся вечными, известны теперь только по позднейшим перерисовкам, по отголоскам чудовищно архаичных мифов, другие забыты безвозвратно; что же касается неандертальских шедевров, они вообще крайне фрагментарны, воссоздать полную картину вряд ли когда удастся. К счастью, время от времени мы находим пещеры, стены которых покрыты наскальной живописью, встречаем следы непонятных доисторических сооружений, обломки орудий, различные артефакты. Там, где каменный рассказ прерван, где уже нет никакой возможности восстановить утерянное, мы пытаемся заполнять лакуны более поздними фрагментами мирового искусства, совпадающими с первоосновой по интонации.

Это в природе человека. Это очищает его от скверны.

Это подчеркивает его скрытую суть.

Когда б вы знали, из какого сора

растут стихи, не ведая стыда…

Анна Ахматова

Эббу был.

Первый человек был.

Один был. Много воды. Мало земли.

Негде ходить, негде северного олешка преследовать.

Пришел белый мамонт Шэли, круглый, мохнатый. Спросил: «Первый человек Эббу, почему сидишь на тундряной кочке? Почему не веселишься?»

Ответил: «Нет земли, вода только. Как кочевать?»

«Тогда живи в сухой пещере».

«Да как пройти?»

«Я сделаю».

Все мамонты рыжие, коричневые, иногда желтые, как осыпающаяся хвоя осенних лиственниц, а мамонт Шэли белый. Голова большая, над выдающимся лбом рыжая челка. Сам белый, а челка рыжая. Турхукэнни – называли мамонта в тундре, а лемминги звали – холгут. Побрел в воду, засадил бивни глубоко, вывернул со дна мокрую текущую глину, сырые камни, песок. Сломал правый бивень от усердия, взмутил море до самого заката, зато земля стала расти.

Сперва была как подошва.

Потом стала как шкура олешка.

Потом большой стала. Теперь Эббу на земле жил.

Высокие обрывистые утесы и круглые, залесенные холмы тянулись до далекой большой Соленой воды. По ночам колыхались над стылыми кочкарниками веселые полотнища северного сияния. Шли дожди. А в сухое время кипел гнус.

У Эббу круглые щеки, низкий лоб.

Первый человек не имел вождей и начальников.

Совсем один был. Если бы сдуло его в море, никто не узнал бы. Все считали бы, что Эббу не было. Никто не узнал бы, что был первый человек. Думали бы, что его просто забыли сделать.

А он ловил пищу и ел.

Потом пришла родная сестра.

Звали Апшу. Стала просить жениться на ней.

«Если не женишься, – сильно сердилась, – не будет детей, потомства не будет, земля останется без всяких людей. А раз так, кто увидит нас? Кто будет гонять мамонтов желтых и коричневых, всегда мохнатых? Кто будет пугать крутых толстых турхукэнни? Кто скажет „позор вам“, если не добудем вкусной еды? Кто на всем свете узнает обо всем этом? Тундра пустая, горы пустые. Кто?»

Эббу боялся. «Ты моя сестра. Зачем жениться?»

Робко оглядывался: «Это плохо. Это запрещено».

Тогда сестра стала думать, как ей самой такое сделать?

Сильно боялась, что семейная линия оборвется вместе с ней.

Печальная, ушла далеко по низкому берегу, обошла болота, не спугивая линяющих гусей, в высоких известняковых утесах увидела теплую пещеру.

Догадалась.

Сделала всякую утварь.

Сплела новые циновки, выкроила из шкур новую одежду.

Потом вернулась, сказала: «В дальней пещере, в теплой пещере другую женщину встретила».