Григорий Федорец - Белое солнце пустыни. Возвращение

Глава 1. Солнышко здесь такое, аж в глазах бело.

Тормозные колодки по-бабьи завизжали и состав остановился. Паровоз, точно разобидевшись на весь белый свет, выпустил под себя отработанный пар. Тот, шарахнувшись в обе стороны, окутал деревянный настил перрона, вознесясь аж до открытого окна машиниста. Локомотив отработал реверсом и вагоны, злобно лязгнув сцепкой, дернулись вперед-назад.

Два пассажирских вагона, три «теплушки» и четыре открытые платформы вполне тянули на состав. Особенно учитывая, что вокруг места не то, что глухие … Провинция до самой границы.

– Счастливо оставаться! – Сухов тиснул ладонь проводнику. Дядька, несмотря на жару, пребывал в форменном кителе российских железных дорог. Правда, остальной гардероб вызывал недоумение. Взять, к примеру, брюки. Серые с малиновой полоской выглядели несколько предосудительно. И лихо заломленная фуражка вряд ли относилась к униформе путейца.

– Доброй дороги, солдат! – железнодорожник неожиданно отвесил короткий поклон головой. Тут же, смутившись, закашлялся в кулак. Федор Иванович поправил выгоревший до госпитальной белизны картуз и мерным шагом двинулся к зданию вокзала.

– Пед-жент, – подойдя ближе, вслух прочитал он на фасаде. Как-то само собой получилось в два слога и почему-то вдруг стало грустно. За спиной весело защебетали девичьи голоса, разгоняя пыльную тишину. А тут ещё паровоз заявил о себе – свистнул так, что аж в ушах зазвенело и, озорничая, выбросил в бирюзовое небо черный дым из пузатой трубы.

– Пошла губерния, слава те …, – облегченно вздохнул Федор Иванович. – Хм. Печенным хлебом пахнет. Чудеса!

Пропустил вперед себя четверку девушек в косынках из кумача, серо-синих блузках, разноцветных юбках и тканевых сандалиях на босу ногу. Бывшие попутчицы покосились и, отойдя на несколько шагов, прыснули от смеха.

– Молодежь! – с оттенком зависти он усмехнулся в пшеничного цвета усы, забрасывая полупустой «сидор» на плечо. Брезент от дождей, солнца и ветра цвет «хаки» давно променял на бледно-песочный. – Видно, рабфак прислали. То-то разбудят провинцию.

Привокзальная площадь продолжала изнывать от муторной духоты, хотя солнечный диск миновал зенит несколько часов тому. Дыхание Каспия сюда не дотягивалось. А вот песка, мелкого словно сахарная пудра, (будь он не ладен) натягивало немало. В закутках наметало холмики глубиной на два пальца. Причем не детских. Так размышлял Сухов шагая по выкрученной, что пустынный саксаул, улице. Пару минут тому назад прохожий, что вел под уздцы груженого двумя корзинами с яблоками осла, объяснил где разместилась здешняя власть. Светило лезло под опущенный до носа козырек картуза, именной наган в кобуре привычно оттягивал поясной ремень, а подковки на подошвах армейских башмаков дзинькали, задевая брусчатку.

– Вот решил поговорить с вами, дорогая Катерина Матвеевна. Выдалась минутка. Как говорил давеча – вернулся я на братский Восток. Сказать по правде, такая меня тоска в Самаре взяла … Без Вас точно солнышко с неба пропало … Решил, съезжу в Педжент. Могилу Петрухи приберу. Помину, как положено, в синем море искупаюсь, да и вернусь в родные места. Не прощаюсь надолго, – тихо бормотал Сухов, оставив далеко позади площадь у вокзала.

Улица выписала правильный полукруг в центре которого рос могучий, как былинный Илья Муромец, платан. Двухэтажное здание из вездесущего песчаника с красным флагом, что висел справа от массивной двери, оказалось третьим по счету. Федор Иванович, стараясь держаться в тени от кроны дерева, направился прямо к крыльцу.

– В райком товарищ? – на низеньком табурете, опираясь спиной о ствол, сидел красноармеец. Кавалеристский карабин покоился на коленях, а буденовка чудом держалась на макушке. Дорожная пыль ржаной мукой покрывала сапоги от носок до верха голенищ.

– Точно, – Сухов повернулся на голос и остановился.

– Мандат имеется или документ какой? – боец, поднимаясь на ноги, отер ладонью лицо. При этом карабин оказался в левой руке. Причем сделал он эту манипуляцию буднично, демонстрируя немалый опыт.