Людмила Шевцова - Балабол

У Кольки Чикина открылся третий глаз…

Это известие шарахнуло Прохоровку в самое темя, и она загудела от пересудов и домыслов, как молодая брага в бочке.

«Подумать только – свой пророк! И не в каком-то там занюханном Копенгагене, а почти в самом центре Тамбовщины, а это, почитай, пуп России. Значит неспроста. Был на то Высший глас!» – рассуждал народ.

Почти все в Прохоровке были уверены в том, что Божья благодать на кого попало не свалится. По нонешним временам просто так и чирей на заднице не вскочит. А тут, шутка ли? Третий глаз вылупился!

Многих в Прохоровке смущал тот факт, что дар Божий упал именно на Кольку. Вроде бы и не заслуживает он такой благодати. Маленький, плюгавенький, носик остренький, больше клюв напоминает. Не орлиный, конечно, а цапли болотной. Рыжие усы топорщатся. Глазки крохотные, на месте никак закрепиться не могут: шнырь – туда, шнырь – сюда, как маятник на ходиках. Ну, не тянул он на пророка. Хотя языком чесал отменно.

В армии его случайно контузило. Язык-то и сорвался. С тех пор остановиться не может. Может и врет он про третий глаз. Но кто знает? Такие случаи в жизни бывают. Шарахнет по башке – или ласты склеишь, или прозреешь. Уж, как повезет.

Колька Чикин прозрел.

А может, от страданий его? Увидел Всевышний, как тоскует Колька по своей рыжей Тамарке и подкинул ему в награду третий глаз. Как орден.

Эта Тамарка всю жизнь ему искорежила. Другой бы давно плюнул и забыл. Но Колька – однолюб.

Год назад Тамарка ушла к другому. Кольке больно до крика. Но он терпит. Ждет и верит, что блудная жена вернется. Упадет перед ним на колени и покается:

«Дура я, набитая! Все принца искала, а ты и есть тот самый принц. Даже лучше – король!»

Вот и все слова. Других ему и не надо. Для Кольки они самые значительные.

Тамарка не в первый раз рога-то ему наставляет. В армию уходил, ждать обещала. Колька каждый день ей письма писал. В орфографии он был слабак. И чтоб не опозориться, просил своего друга Мишку Ухина исправлять ошибки, хотя бы частично. Мишка исправлял. Для красного словца от себя кое-что добавлял. Выходило складно. Тамарка вслух эти письма подругам читала. А замуж вышла за другого.

Колька с горя даже стрельнуться хотел. Но тогда боевые патроны выдавали только на учениях, под присмотром. Так он жив остался.

С замужеством Тамарке не повезло. Муж оказался пьяницей, да еще и погулять любил. Промаялась она с ним года три и вернулась к Кольке.

Он всегда ее ждал. Одного только опасался, что не сможет такую царицу подле себя удержать.

Баба она видная: мягкотелая, рыжеволосая, зеленоглазая. Будто с картины Ренуара сошла и села за кассовый аппарат в прохоровском универсаме.

Колька стерег свою принцессу как мог. С работы каждый вечер встречал. Подарки дарил. Даже в Египет хотел свозить и всему миру показать свою красавицу. Но, если видел, что какой-нибудь хмырь возле кассы больше положенного задерживался, то обязательно ввязывался в драку.

Попадало-то все больше Кольке. Так что он частенько ходил загипсованный с подбитым глазом.

В Прохоровке его Нельсоном прозвали. Колька понятия не имел, кто такой Нельсон, но… «Коль народ помнит, значит не последний человек в истории», – рассуждал Чикин и с охотой откликался на Нельсона.

Но… Не устерег он свою царицу. Год назад, летним днем случилась-таки трагедия всей его жизни.

Стояла нестерпимая жара. В универсаме было пусто и душно.

Мухи кружили над селедкой, прикрытой пожелтевшей марлей. Нинка Филатова, крашеная блондинка с нарисованными тонкими бровями, из рыбного отдела, то и дело сгоняла их газеткой.

Петровна, так звали старшего продавца из бакалейного, неторопливо раскладывала товар. Строгая, рассудительная женщина лет шестидесяти присматривала за продавщицами и всем давала советы как жить.

Машка Хомутова из молочного, молодая курносая толстушка, полулежала на прилавке, вывалив свои прелести, и, сладко зажмурившись, лениво мурлыкала под нос: «А ты такой холодный, как айсберг в океане».