Николай Воронов - Апокалипсис в подъезде

Солнечный день. Что может быть прекраснее, чем ощущать на своем лице лучи обжигающего солнца? Живя в мегаполисе, где небо затянуто свинцовыми тучами и яркое солнце бывает не более полусотни дней в году, каждый яркий день становится для тебя самым настоящим праздником, тем самым моментом, когда ты идешь на работу в прекрасном расположении духа. Когда сидя в общественном транспорте тебе хочется улыбнуться случайно встреченной девушке, просто чтобы поднять ей настроение. В такие дни не хочется сидеть дома, поскольку все твои чувства буквально требуют выйти на улицу, прогуляться, пройтись по городу, сходить в парк и, взяв стаканчик мороженого, просто посидеть на скамейке, глядя в голубое небо и размышляя о вечном.

Сегодня был именно такой день. Сергей Армейцев, в прошлом офицер танковых войск, а ныне бизнесмен средней руки, имеющий в своем распоряжении сеть из тройки автомастерских, вышел из своего джипа. Захлопнув водительскую дверь, он устало вздохнул, протискиваясь между своей машиной и высоким забором, ограждавшим территорию его многоквартирного дома. Обойдя своего железного коня, он открыл багажник, окинув взглядом многочисленные пакеты с продуктами. Здесь же лежали многочисленные ковры, столовая посуда, разобранные предметы интерьера, и т.д.

– Сереж, не спи, давай все это в дом заносить.

Вставшая с пассажирского сидения, миниатюрная блондинка задорно улыбнулась своему мужу. Своими красивыми наманикюренными пальчиками она подхватывала по одному пакету, безошибочно определяя, что в каком, и, распределяя их по степени важности, подавала в руки мужа.

– Нам обязательно было ездить за покупками именно сегодня? Маш, я понимаю, что жить в квартире с минимум мебели для женщины твоего уклада смерти подобно. Но подумай сама: сегодня прекрасный день, солнце, ни ветерка. Погода располагает к шашлыкам и купанию в ближайшей речке. А вместо этого мы целый день таскались от одного магазина к другому, а затем еще четыре часа стояли в этой безумной пробке!

– Не вредничай, Серёж. Ты уже год как впервые пообещал мне закупить мебель. Да и продукты в холодильнике пора пополнить. Если, конечно, ты не хочешь в ближайшею неделю есть на завтрак, обед и ужин один только омлет. А шашлык… Если не будет дождя, обязательно на выходных съездим к Романовым, они уже давно приглашали нас на свою новенькую дачу.

– Романовы… Эти труженики благотворительных фондов снова будут хвастать очередным миллионом, который они смогли умыкнуть у детских домов или вытянули из очередного сбора в помощь неизлечимо больным людям. – Скривился Сергей. – Если Николай Романов вновь начнет рассказывать истории о том, как он удачно всучил взятку очередному чиновнику, и как на этом он смог кинуть очередных людей, я, правда, не выдержу и сломаю ему лицо!

– Прекрати. – Хмуро глянула на мужа блондинка. – Романовы – может и не лучшие на свете люди, но в твоем бизнесе необходимы любые хорошие связи. Романов прекрасно осведомлен кому и сколько нужно занести, чтобы избежать ненужных проблем. Таких людей стоит держать в друзьях.

– В гробу я видел таких «друзей»! – Буркнул Сергей. Но спорить с женой не стал.

Чтобы не встревать в очередную словесную баталию с благоверной, которую он, несомненно, с достоинством проиграет, Сергей подхватил пакеты и коробки с мебелью, занося их в подъезд. Набрав нужную комбинацию на домофоне, мужчина поднялся по короткой лесенке и, обойдя комнату консьержа, вышел в предбанник к лифту.

– Ооо, кого я вижу! Здорово, Серёга.

– Привет, Макс. Я думал, ты на дачу сегодня выедешь.

Положив пакеты, Сергей пожал руку соседу. То был тучный мужчина, шестидесяти лет. С аккуратно уложенными волосами и подстриженной бородкой, одетый в щеголеватый костюм тройку, он производил впечатление успешного бизнесмена или сотрудника управляющего звена в крупной компании. Хотя, на самом деле, это было вовсе не так. Максим Лимонтьев, живший на последнем четырнадцатом этаже дома, был старшим по подъезду. Больше двух десятков лет он возглавлял местный отдел ЖКХ, а уйдя на пенсию занялся личной жизнью, да прожигал немалые накопления, собранные за годы «непосильного труда».