Nata bint Andre - 25

© Nata bint Andre, 2025

ISBN 978-5-0067-3964-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В новом, но не совсем свежем сборнике под неоригинальным названием «25» опубликовано произведение 2022 года «Вопль», но утопические очерки про Рагду, кажется, совсем забыты. И больше не место им тут, как и посвящениям тем, кто был лишь мигом жизни. Стихотворения, которые были внесены сюда из прошлых сборников, присовокуплены к новым по причине одной темы, одного постоянного мотива – светлого, гордого и драматичного одиночества, которое питает эти рифмы и метафоры.

И хоть «Вопль» очень похож на юношеское баловство интертекстами и личным горем от ума, он, точно древние, мифологизированные по повествованию тексты, задает желание смыслов, вырисовывает точки дальнейшего повествования. Деревня кликуш раскроется в эссе «Мой нежный и колючий нуар» и в стихотворениях о женщинах, сожаления о недостаточном проявлении любви с стихотворении «Махрам», а мотивы природы и ночного леса в лирике и символической зарисовке-споре с Шарлем Бодлером «Цветы добра».

Искусство для меня теперь должно отвечать всего трем критериям:

– созидательность светлого в посылах;

– эстетика;

– обнаженная (но не вульгарная и истеричная) искренность.

Рагда больше не актуальна, потому что она была слишком холодной, закрытой, однохарактерной. Рагда вуалировала, никабировала личность автора, через образ Рагды нельзя было открыться до такой степени, чтобы понять рассказчика. Рагду нельзя понять, она идет прямой дорогой, складывает сюжет, соединяет эти арабески.

Любимая метафора, раскрывающая любую мою «поделку» заключается в том, что мы не можем подойти к плачущему человеку и сказать, как правильно плакать, что ему не хватает в этих слезах и так далее. Именно поэтому любая критика является несостоятельной.

Это не конкурсная работа, это лишь слезы, крик, смех, мечтательный любовный вздох, тихое смирение, напряженная борьба или отчаяние.

Это было давящее утро, которое казалось предсостоянием сильной грозы и тугих туч. Я еду на работу в редакцию. Трамвайчик гусеницей пробирается сквозь дебри розовых кустов. Я чувствую, что упускаю что-то очень важное и очень хочу высунуться из окна, бронзовкой забраться в рыльце цветка и жадно пить, пить, пить. Но насекомые понимают больше: они не разговаривают, не думают, но являются причастными к вечности хотя бы тем, что не имеют свободы выбора. Свобода выбора – тяжко. Если бы я сегодня, скажем, выпила все цветы розовых кустов, через которые пробирался трамвайчик, то я не напиталась бы, но сошла бы с ума, потому что попыталась залезть в тайну беспечных насекомых.

Роса разносит запах зеленой травы, а розовые кусты создают сладкое облако нектарного запаха. Среди этого розового ветра слышны звуки. Звуки эти для кого-то раздаются, для кого-то доносятся лишь конечные высокие их ноты, а кто-то вообще не слышит их в нашем городке.

Я еду в редакцию, слушая сладкий розовый запах и эти истошности. Сегодня в газете я напишу, что это и есть сама жизнь.

Каждый раз, когда я еду в редакцию и наблюдаю живой природный мир, я замечаю, что вижу лишь то, что позволяют мне глаза. И мне мало. Мне мало! В округе бегают младенцы. Именно эти жители городка всегда самые грустные и самые веселые, потому что видят много и вопли слушают на полную громкость. Природа знает, кому она откроется, а от кого отгородится. Кажется, что она, презирая и боясь непонимания, запирает все органы зрения, оставляя только глаза.

Мне мало. Я хочу перекроить себя. Я хочу срезать белену, которая образовывалась годами.

Вокруг редакции растут такие же розовые кусты, что и вдоль дороги в город. Я люблю свое рабочее место: снаружи оно защищено массивными каменными статуями, которые стилизованы под Нотр-Дам, внутри уютно пахнет бумагами, черным кофе, коллективным теплом. Замечаю, что меня убаюкивают звуки печатных машинок.